Короля играет свита - Елена Арсеньева

— Феоктиста Селиверстова! — уточнил Бесиков.

— Да какая разница? Никого я в глаза не видел! Никогосовершенно в доме не было, кроме меня!

— И этим вы воспользовались, не так ли? — значительно кивнулБесиков.

— Что же до камердинера, то его действительно не было вмомент совершения убийства, он воротился позже.

По его словам, нынче господин Талызин ждал к себе какого-тогостя. Означенный Феоктист Селиверстов приготовил легкие закуски (он такжеисполнял у генерала обязанности кухмистера) и сервировал стол, ну а потомхозяин позволил ему навестить его, Феоктиста, извините за выражение, пассию,которая служит в горничных у госпожи Федюниной, проживающей в собственном домена Литейном.

Камердинер отсутствовал около трех часов и за это времяуспел лишиться своего хозяина.

Возвратись, он увидел на столе следы пиршества, поднялся вовторой этаж разузнать, нет ли у генерала каких-то пожелании, и тут, к своемуизумлению, обнаружил вас, спящего мертвым сном на диване.

Отчаявшись добудиться, прошел в спальню, где и нашел своегохозяина, воистину спящего мертвым сном. Ну, что Феоктисту Селиверстову ещеоставалось делать, как не полицию вызывать?

Он и вызвал нас…

Алексей слушал его, нервно тиская руки, а мысли бежали вголове одна быстрее другой. Словно уловив их, Бесиков высоко заломил бровь:

— Небось станете нам голову морочить, уверяя, что убийцейдядюшки сделался тот человек, коего он ждал к столу, накрытому Селиверстовым?

Ну что ж, это могло быть неплохой вашей уверткою. Однако всепротив вас, любезный. Этого господина мы знаем.

Они с покойным Талызиным были большими приятелями, посколькуоба вместе так или иначе приложили руку к изменению государственного строяРоссийской империи. — Бесиков криво усмехнулся, Варламов покачал головой, итолько бурая рожа Дзюганова оставалась по-прежнему спокойной, словно глинянаякрынка.

— Про светлейшего князя Платона Александровича Зубоваслыхали когда-нибудь?

— Нет?

— Ну и ладно, в самом деле, к чему вам лишнее знать? Вот егои ждал генерал к себе в гости.

Однако некие неотложные дела помешали его сиятельствуявиться на дружескую пирушку. Он прислал слугу с запискою и извинениями.

Записку мы нашли, слугу Зубова допросили. Он еще засталгенерала в добром здравии.

Получив сие послание, господин Талызин выразил свое глубокоесожаление, что долгожданный визит не мог состояться, просил передать егосиятельству свое почтение, ну а потом слуга убрался восвояси, оставив генералаодного.

— А разве дядюшка не мог покушать в одиночестве? —запальчиво воскликнул Алексей, чувствуя, как полыхают его уши.

Черт, вот же черт, наделила же его судьба такими, дурацкимиушами!

Стоит ему соврать, как их тотчас же начинает жечь, онисловно бы огнем полыхают, отчего тетенька, бывало, не раз и не два с издевкоюповторяла: “На воре шапка горит, а у лгуна — уши!”, в конце концов начистоотбив у Алексея уверенность, необходимую для всякого успешного вранья.

— Мог, конечно, мог, — покладисто кивнул Бесиков, с видимыминтересом наблюдая за горящими ушами Алексея.

— Однако покойный господин Талызин страдал заболеваниемжелудка, а оттого не мог употреблять грубой мясной пищи.

Феоктист Селиверстов готовил ему легкие супы и овощные блюдапо французским рецептам, даже когда в доме собирались гости. Вот и на сей разфактически было приготовлено два стола: один для вегетарианца — хозяина, другой— для гостя, любителя наперченных, острых блюд.

Но вот, какая интересная история получается, дорогойгосподин Уланов. Все овощные блюда остались нетронуты! Человек, который пировалв столовой, с удовольствием отведывал котлеты, паштеты и, все такое прочее, атакже острые сыры, от которых у господина Талызина непременно сделались быколики.

А вот у вашего молодого желудка никаких колик откотлет-сыров не сделалось. Ведь это вы наслаждались гастрономическими талантамиФеоктиста Селиверстова, вы — не так ли, племянничек?

В голове Алексея шумело от страха, оттого голос Бесиковадоходил как бы сквозь вату, и смысл слов был постигаем не тотчас. Но вотАлексей все же вникнул в него — и у него даже ноги ослабели.

“Вы наслаждались, вы, племянничек!” — говорит Бесиков. “Вы”здесь — не два человека, а только лишь местоимение множественного числа. Бесиковимеет в виду только Алексея. Его одного. Какое счастье! .

Ну да, конечно, она ведь почти и не ела ничего. Глотнулавина, пощипала винограду, отведала кусочек сыру. Наверное, полицейские даже незаметили,

что вторым прибором кто-то пользовался.

А что до двух испачканных бокалов, то двух бокалов как раз ине было. Они вдвоем пили из одного — то есть она лишь пригубливала, а уж до днавино допивал Алексей, находя сумасшедшее наслаждение в том, что прикасается ккраю бокала, на коем ещё оставался след напомаженного, душистого рта.

Это напоминало украдкой сорванный поцелуй, ведь он алкалкоснуться ее губ своими…

— Да вы меня не слушаете, молодой человек! — вонзился в егозатуманенное сознание голос Бесикова.

— А напрасно. Здесь решается не что-нибудь, а ваша судьба.

Обвинение в убийстве — это весьма тяжкое обвинение!

— Да прекратите ли вы, наконец? — возопил Алексей, которыйот сладостного воспоминания неожиданно взбодрился.

— Ну, допустимо ли этак обращаться с дворянином?! Все-такинаше сословие до сих пор находится под покровительством высочайшей власти, иежели я обращусь с жалобою на вас к императору Павлу Петровичу…

* * *

Ведь и до нашей провинции слухи дошли о некоем окне дляпрошений, куда всякий-каждый может обратиться со своею докукою! [3]