Буря Жнеца. Том 2 - Стивен Эриксон

– За конюшего в загородной усадьбе у нас была ведьма-сэтийка. Она объяснила мне, что для меня чародейство как одинокая свеча во тьме. Одна-единственная свеча. Сказала, все прочие свечи у меня в голове погасли, чтобы эта горела ярче. Потом показала свою, сэтийскую магию, которой владела лучше всего. А еще она постоянно откуда-то приводила других слуг, других людей, которые владели другой магией. Путями, как они их называли. Все они как разноцветные свечи: серая – Моккра, зеленая – Руз, белая – Худ, желтая – Тир, синяя…

– Ты владеешь Моккрой?

– Да. Прикажете показать?

– Потом. Сейчас ты идешь со мной, Клюв. Я забираю тебя у взвода.

– Хорошо.

– Мы с тобой будем путешествовать отдельно ото всех, скакать от отряда к отряду, обеспечивая связь.

– Скакать – то есть верхом?

– Да. Умеешь?

– Моя семья разводила лошадей. Квонская порода лучшая в мире. Так что это почти как еще одна свечка у меня в голове. Ведьма, правда, сказала, что нет, просто я таким родился: верховая езда заложена во мне точно так же, как письмо – в чернилах.

– А сумеешь отыскать другой взвод, если он будет скрываться под волшебной маскировкой?

– Конечно, сумею. Я чую магию. Огонек моей свечи начинает дрожать и склоняется в сторону, откуда идет колдовство.

– Отлично, Клюв. Теперь ты подчиняешься капитану Фарадан Сорт – мне. Я выбрала тебя среди остальных.

– Хорошо.

– Собирай вещи и следуй за мной.

– Как близко?

– Как будто висишь у меня на поясе рядом с ножнами. И да, Клюв, лет-то тебе сколько?

– Я сбился со счета. Было три десятка, но уже прошло шесть лет, так что не знаю.

– А сколько путей… сколько свечей тебе известно?

– Много. Все.

– Прямо все?

– Последние два года у нас служил феннский кузнец-полукровка. Он как-то попросил меня перечислить, а потом сказал, что это все. Так и сказал: «Это все, Клюв».

– И больше ничего?

– Нет, только сделал мне этот ножик. – Клюв похлопал по внушительному тесаку на поясе. – А потом сказал: «Беги из дома, вступи в малазанскую армию, там тебя за глупость бить не будут». Я послушался. Мне тогда было на год меньше трех десятков. С тех пор меня и правда больше не били. Никто меня не любит, но и больно не делает. Хотя я и не думал, что в армии будет так одиноко.

Капитан пристально глядела на Клюва, как это обычно делали его собеседники.

– Тебе приходилось защищаться или давать кому-то отпор с помощью магии? – спросила она наконец.

– Нет, не приходилось.

– А с родителями или с братом ты потом общался?

– Брат наложил на себя руки, а родители умерли – в тот вечер, когда я ушел из дома. Вместе с наставниками.

– Как это случилось?

– Не знаю, – вздохнул Клюв. – Помню только, что показал им свою свечу.

– Кому-нибудь еще ты ее показывал?

– Целиком – нет, больше нет. Кузнец сказал, это только на крайний случай.

– И тем вечером был крайний случай?

– Да, был. Помню, кузнеца высекли и погнали со двора – за то, что дал мне этот ножик. Потом полезли ко мне, хотели отобрать. И вдруг я понял, что вот он – крайний случай.

Капитан ведь сказала, что забирает Клюва с собой, – так почему они по-прежнему идут вместе с остальными, среди насекомых, которые кусают и жалят, особенно в загривок, забиваются в уши и ноздри? Клюв подумал, что опять чего-то недопонял.

Капитан, впрочем, шла рядом и никуда не делась.

Батальон добрался до круглого бугорка, одиноко торчавшего из черной воды, будто остров. Под толщей мха обнаружились какие-то развалины.

– Видать, постройка тут была, – сказал кто-то из солдат.

– Яггуты! – не сдержал возгласа Клюв. – Омтоз Феллак. Но не свечка, а так, огарок. Магия ушла, из нее получилось это болото. Оставаться нельзя: под обломками мертвые тела и голодные призраки.

Увидев, что все уставились на него, Клюв втянул голову в плечи и пробормотал:

– Простите.

Капитан Фарадан Сорт положила руку ему на плечо.

– Не извиняйся. Так что за тела? Яггутские?

– Нет. Форкрул ассейлы и тисте лиосан. Они тут воевали, а называлось все это Войнами справедливости. Здесь была только стычка, все погибли. Последняя воительница пала с пронзенным горлом и истекла кровью ровно на том месте, где стоит Кулак. Она была из форкрул ассейлов и перед смертью думала, что победители правы, а проигравшие – нет.

– Проклятье, это единственный клочок суши в округе, – воскликнул Кулак Кенеб. – Кто-нибудь умеет изгонять призраков? Нет?.. Вот Худов дух. Клюв, а что они с нами могут сделать?

– Вгрызутся нам в мозги, станут внушать ужасные мысли и в итоге заставят перебить друг друга. В этом вся суть Войн справедливости: они бесконечны, потому что бог справедливости слаб и у него слишком много имен. Лиосаны звали его Серканос, ассейлы – Ринтан. Но на каком бы языке он ни обращался к своим поклонникам, его никто не понимал. Речи его слишком запутанны, и потому бог не имеет власти. Каждый толкует его слова по-своему и не соглашается с другими, так что конца войнам не видать. – Клюв замолчал, глядя на бледные лица соратников, потом пожал плечами. – Но, может, я сумею с ними договориться. Давайте я вызову кого-нибудь, и мы побеседуем.

– Не стоит, Клюв, – сказал Кулак. – Так, всем подъем, двигаемся дальше!

Никто даже слова против не сказал.

Фарадан Сорт отвела Клюва в сторону.

– Теперь мы их оставим. В какую сторону надо идти, чтобы поскорее отсюда выбраться?

Клюв указал на север.

– Далеко?

– Тысяча шагов. Там проходит граница старого Омтоз Феллака.

Она проводила взглядом Кенеба с его батальоном. Они сошли с островка и, шлепая по болоту, направились точно на запад, в глубь материка.

– Сколько им еще надо пройти в том направлении? Я имею в виду – на запад.

– Шагов тысяча двести, если не забредут в реку.

– Ладно, от лишней пары сотен шагов не развалятся. Ну что ж, Клюв, на север так на север. Веди.

– Слушаюсь, капитан. Пойдем по старинке, пешком.

Она засмеялась, но над чем – Клюв не понял.

На войне есть особый звук, когда при осаде, за мгновения до штурма, единым залпом выстреливают онагры, баллисты и по́роки. Огромные снаряды врезаются в каменные стены, укрепления и здания, в результате чего рождается нестройный хор падающих камней и кирпичей, крушащихся крыш и колонн. Даже воздух дрожит, словно потрясенный подобной жестокостью.