Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 2 - Семен Маркович Дубнов

Решительно против эмансипации высказался только ландтаг Саксон­ской провинции, наиболее реакционный во всей Пруссии.

На все эти резолюции ландтагов правительство отвечало, что все еще разрабатывается особый «закон о евреях», но при этом дава­ло понять, что король не склонен к уравнению евреев в политичес­ких правах. Наконец долгожданный законопроект правительства предстал пред судом общества в необычайной для Пруссии обстановке. Весною 1847 года был созван в Берлине Соединенный ланд­таг (Vereinigter Landtag), состоявший из представителей всех провин­циальных ландтагов, — суррогат парламента с одними только сове­щательными функциями. В числе других правительственных проек­тов Соединенному ландтагу был представлен проект нового основ­ного закона о евреях. Проект был составлен в духе тогдашних офи­циальных воззрений: с одной стороны, предлагалось осуществить эмансипационный акт 1812 года без всяких ограничений в области лично-правовых отношений, а с другой — последовательно прово­дился принцип «христианского государства» в области публично-пра­вовой. Страстные прения при обсуждении проекта в обеих куриях ландтага, дворянской и трехсословной (14—18 июня), показали, что между реакционным правительством и обществом уже нет былого единодушия. Правительство нашло поддержку только в «господской» курии; в общей же натолкнулось на сильную оппозицию. Министр Тиле доказывал, что евреи не могут быть допущены к участию в за­конодательстве и управлении, которые в христианском государ­стве должны быть «пропитаны духом христианства». При этом Тиле выразился, что «еврей по существу не может иметь другого отечества, кроме того, которое указывается его религией: Сион есть отечество евреев». Депутат Бисмарк-Шенгаузен, будущий рейхскан­цлер, выступил с речью в откровенно консервативном духе: «Я не враг евреев и даже в известных случаях люблю их. Я предоставил бы им все права, но не право занимать административную долж­ность в христианском государстве. Признаюсь, что я полон пре­дубеждений против них, которые я всосал с молоком матери, я чув­ствовал бы себя униженным при мысли, что народным представите­лем является еврей». Бисмарку возражала либеральная оппозиция, доказывая, что средневековые предрассудки неуместны в современном государстве. После долгих прений и неизбежных компромиссов был наконец принят ландтагом и утвержден королем «закон об устройстве евреев» (23 июля 1847).

Эта хартия, призванная «усовершенствовать» эдикт 1812 года, полна оговорок, которые еще больше портят его. Первая статья ее гласит: «Нашим еврейским поданным предоставляются на всем пространстве нашей монархии, при равных обязанностях, равные гражданские права с нашими христианскими подданными, поскольку настоящий закон не устанавливает других норм». Затем идут изъятия из равноправия. К государственной службе и коммунальным должностям еврей может быть допущен лишь при условии, если с такой службою не связано исполнение судейских, полицейских и административных функций. В университетах, поскольку это не противоречит их статутам, евреи могут быть допущены к преподаванию только по медицине, филологии, математике и естественным наукам, в качестве приват-доцентов и профессоров, но не избираются в академический сенат и на должности ректоров или деканов. В Познанской области оставлено в силе деление евреев на разряды привилегированных и простых, согласно уставу 1833 года. За все эти ограничения в гражданских правах евреям дана была особая общинная конституция.

Закон 1847 года признал еврейские общины «корпорациями» и юридическими лицами, но ограничил их автономию сферою духовных дел. «Синагогальные общины» (Synagogengemeinden) — таков был новый титул этих единиц самоуправления, вполне отвечавший желаниям ассимилированных евреев, боявшихся всякой тени национально-общинной автономии. Каждая община избирает свое собрание представителей (Repräsentanten-Versammlung), которое выделяет из себя правление (Vorstand). Правительство не вмешивается в дела еврейского культа и предоставляет самим общинам улаживать свои внутренние религиозные споры. Общины могут учреждать особые школы лишь для религиозного обучения детей, ибо общее образование дается еврейским детям в христианских учебных заведениях; только в исключительных случаях может быть разрешено учреждение особой элементарной школы для еврейских детей с общеобразовательной программой. Все расходы по самоуправлению общины покрываются из собственных средств, без всякого пособия со стороны правительства, которое принимает участие только в финансовом контроле. Вообще, прусские законодатели, легализуя «синагогальные общины», имели в виду только «поддержание порядка» в них, но отнюдь не упрочение автономии, о которой, впрочем, не заботились и онемеченные деятели еврейства. Отсюда та децентрализация общинного самоуправления, которая составляет характерную черту устава 1847 года. Новый закон раздробил еврейскую массу на множество отдельных ячеек без объединяющего центра, хотя бы по образцу французских центральных консисторий. Впрочем, при тогдашнем расколе между реформистами и ортодоксами централизация была бы невозможна.

Так, накануне революции 1848 года, создался компромиссный закон, плод консервативного творчества правительства и либерализма общества. Революция изменит его основы, но в части, касающейся самоуправления, этот закон сохранит свою силу и в позднейшей, обновленной Пруссии.

§ 7. Борьба за эмансипацию в Баварии

Из внепрусских государств Германии наиболее выделяется в истории эмансипационного движения той эпохи Бавария. В этом королевстве, где сосредоточивались относительно большие еврейские массы (50—65 тысяч), правовое их положение регулировалось двумя законодательными системами. В старой Баварии действовал эдикт 1813 года — жестокий «воспитательный закон», нормировавший рост и передвижение еврейского населения в целях его «постепенного уменьшения» (том I, § 32). В рейнских же провинциях Пфальца, воссоединенных с Баварией после освободительной войны, оставался в силе прежний французский закон о равноправии, которое, однако, постепенно урезывалось. Когда в 1818 г. Королевство Баварское получило конституцию с сословным представительством, было объявлено, что евреи лишены права участия в представительных учреждениях не только в старой Баварии, но и в рейнском Пфальце. Среди общего ликования, вызванного дарованием конституции, особенно резко оттенялось положение обездоленных. В том же году им было нанесено новое оскорбление: при муниципальных выборах в городе Фюрте, где евреи составляли пя­тую часть населения, не попал в магистрат ни один еврей, между тем как даже при старом порядке местная еврейская община посылала туда двух своих гласных. По жалобе общины, баварский король Максимилиан-Иосиф выразил свою волю, чтобы впредь такое «странное поведение» со стороны городского управления не повторялось и чтобы представители еврейской общины привлекались к совещаниям по касающимся ее делам. Не привыкшие к доброму слову представители фюртской еврейской общины были так тронуты этим вниманием короля, что отправили ему благодарственный адрес, в котором проводилась мысль, что «религия, святыня сердца, не может отделять стеною граждан от граждан, короля от подданных». Адрес кончался патетическою фразою: «О, если бы народы поняли эту истину, почувствовали ее и в ее духе действовали! Тогда они бы братски обнялись, и различие вер замечалось бы только в формах богослужения в домах молитвы. Тогда израэлиты первые искренно предложили бы своим христианским братьям братский поцелуй».

На готовность угнетаемых к примирению и братскому поцелую угнетатели ответили грубым ударом в лицо. Через год после этих объяснений, когда