Дети сумерек - Виталий Сертаков

— Но… мне плохо, девочка… Ты же хорошая девочка, я тебя знаю, и родителей твоих знаю… — Клавдии показалось, что она нащупала слабое звено. Вроде бы при упоминании родителей на безмятежном лобике рыжеволосой воровки ненадолго сгустились морщинки.

Затем Мирка улыбнулась тёплой, доверчивой улыбкой, обозначив трогательные ямочки на щеках. Клавдия моментально представила старшеклассницу в детстве, тем более что они наверняка сталкивались в коридорах гимназии и раньше, до того, как Клавдии поручили вести литературу в одиннадцатом «А». Мирка захлопнула телефон и, всё так же нежно улыбаясь, присела рядом с распластанным педагогом.

«А я маленькая мерзость, а я маленькая дрянь!»

Мирка немножко попела, у неё оказался чистый, неплохо поставленный голос. Затем она плюнула Клавдии в лицо, рассмеялась и побежала к мальчикам. Она поцеловалась с Кисой, а затем с Димом.

Из комнаты, перекрывая мелодии семидесятых, доносился рык Боба. Он изображал гориллу. Подпрыгивал, повисал всей тушей на очередной книжной полке и раскачивался, поджав ноги, пока саморезы не выдёргивались из бетона. Полка с треском разламывалась пополам, треск заглушал даже рёв музыки в колонках, книги разлетались вперемешку с осколками хрустальных фигурок и рамками фотографий. Киса, как мяч, прыгал на диване, играя в батут. От его сапог плед и простыни приобрели цвет серого мрамора, а матрац превратился в комок рваных водорослей. Поупражнявшись в прыжках, Киса приволок из кухни длинный нож для разделки рыбы и принялся одну за другой вспарывать подушки. Он хватал перья горстями и подбрасывал вверх, изображая снегопад. Мирка, закутала голову в платок Клавдии и с хохотом кружилась по комнате, изображая то ли Снегурочку, то ли блаженную с паперти. Наконец, она не выдержала и повалилась на Дима Росси. Росси хохотал, схватившись за живот.

Клавдия пыталась вспомнить молитвы.

Она старательно перебирала в голове всё, что когда-либо слышала о грабителях и как с ними надлежит общаться потенциальным жертвам. Она была вынуждена признать, что с незнакомыми грабителями общаться гораздо легче. Эти грабителями не были, просто не могли быть, и всё тут. Они всего лишь распоясавшиеся и наверняка уколовшиеся наркотиком подростки из её гимназии. Точно, как же она сразу не догадалась!

Клавдия мысленно ахнула. Ну, конечно же, эти ребята не могут злодействовать умышленно, их кто-то обманул, им подсыпали наркотик, запутали и направили их гнев по ложному следу… А назавтра они очнутся, они ужаснутся тому, что вытворяли, и будут просить прощения. Сейчас главное — не злить их, пусть покуролесят, пусть даже присвоят любые её безделушки, лишь бы успокоились и убрались отсюда.

А может быть, они заснут? Клавдия принялась судорожно перелистывать страницы памяти, пытаясь выудить скудные сведения о наркотиках и последствиях их применения. Нет, судя по суете в комнате, спать они не планировали…

Разгромив комнату, дети переместились в коридор.

— Киса, жрать будешь? — загоготал Боб. — Тогда лови! — и через всю прихожую швырнул в дружка куриной распаренной тушкой. Клавдия, раскрыв рот проводила взглядом горячий болид, закутанный в серебристую фольгу. Жирные капли щедро заляпали зеркала, обои, куртки на вешалках. На живот Клавдии посыпался фарш из дымящегося чернослива и орехов. Прыщавый Киса неловко отпрыгнул в сторону, зато Мирка оказалась более сообразительной. Она опрокинула на пол содержимое соломенной корзинки, стоявшей раньше на трюмо, и поймала в неё курицу, во все стороны посыпались засушенные цветы, декоративные бантики, пуговицы, клубки с нитками…

— Ахтунг! — брызгая слюной, завопил Боб. — Слив засчитан!

Клавдия решила, что закроет глаза и будет терпеть, ни слова им больше не скажет. Пусть творят что хотят, рано или поздно опьянение пройдёт, или кто-нибудь из соседей позвонит в дверь…

Но отлежаться ей не позволили. Внезапно она вздрогнула от прикосновения к телу холодного металла. Встав над ней на четвереньки, высунув от усердия язык, самый младший из бандитов, воняющий потом Киса, ножницами резал на ней колготки.

— Нет, я вас умоляю… — прошептала она, не переставая убеждать себя, что всё это сон, что с ней такого происходить просто не может… — Нет, нет, нет!!!

— Ни фига, тема не раскрыта! — затявкал, облизываясь, Киса.

Клавдия почувствовала его шершавые мерзкие пальцы у себя между ног. Она кричала до тех пор, пока в рот ей плотно не забили тряпку, а потом она почувствовала, что ниже пояса совсем голая. Она открыла глаза, увидела близко высунутый от напряжения язык головастого Кисы, его диатезные кисти, затягивающие на её горле ремень. Она попыталась промычать, что ей не хватает воздуха, что можно так не тянуть…

За спиной Кисы на разорванном диване Клавдия увидела рыжую девочку. Та сидела на коленях у Дима Росси, одной рукой прижимала к уху телефон, а другой шуровала у парня в штанах. А потом сверху, расстёгивая ширинку, надвинулся жуткий Илинеску, и Клавдия стремительно понеслась в колодец, кишащий чёрными гладкими хлопьями.

Больно ей уже не было.

Никто меня не любит,

Никто не приголубит,

Пойду я на помойку,

Наемся червячков…

Они такие разные —

Зелёные и красные,

Наемся и умру!!

Весёлая детская песня

— Но, мама, я любила его честно, целых четыре года!…

— Нельзя любить честно по календарю!

— Можно, мама. Если он ничего не делает, чтобы я любила его дальше. У него было полно времени, чтобы изменить своё отношение…

— Радость моя, вслушайся, что ты несёшь! — мама, как всегда, пребывая в волнении, начала захлёбываться. — Да что же он такое должен сотворить? Разве недостаточно, что у вас тёплые отношения, взаимное доверие…

— Мама, ты хочешь, чтобы я повесилась от скуки?

— Тоже мне, мадам Бовари — крякнула трубка — Доченька, он предан тебе, это редкость!

— С таким же успехом я могла бы завести преданную таксу.

— Рокси, это похоже на военный ультиматум! Не каждому дано сдвинуть горы в науке.

— Ничего подобного. Леонид ничуть не глупее других. У него по шкафам можно набрать материала на три диссертации. Он застрял по собственной воле. Ему нравится тащиться в хвосте. Он закуклился в своей дурацкой гимназии.

Рокси старалась общаться тихо и монотонно, чтобы не слишком увлечь своей беседой лаборантов, трудившихся за стенкой её кабинета.

— Мама, у меня иногда такое впечатление, что я живу с заводным цыплёнком. Помнишь, в детстве я играла с таким жёлтеньким пластмассовым цыплёночком? Крутишь ключик — и он носится по столу, клюёт, а потом пружина расслабляется, и птичка скачет всё медленнее. Потом он вообще замирает, словно ждёт, чтобы его кто-то подтолкнул. Я подталкиваю — цыплёнок скачет, но точно на последнем издыхании. Потому что ему надоедает. У него был хороший завод вначале, мама. А потом твой замечательный зятёк пригрелся, он привык, что до меня расстояние теперь — не дальше вытянутой руки. Он привык, что можно год за годом кататься в одном и том же автобусе, заворачивать с собой пару яблок и бутерброд, повторять ту же самую программу. Мамочка, знаешь, когда я поняла, что всё рушится? Мне стало страшно, когда у него шутки пошли по третьему кругу. Не по второму, а уже по третьему, вместе с его задачниками и контрольными.