Океан - Альберто Васкес-Фигероа

Всем было понятно, что он специально выставляет свое оружие напоказ. Он не опасался мирных жителей поселка, напротив, хотел, чтобы они начали бояться его.

Они приехали сюда, на самый пустынный и самый отдаленный остров из всех островов архипелага, и поселились в ветхом доме, стоявшем на самом отшибе, в месте, забытом богом и почти забытом людьми. Казалось, что они завладели этим местом и теперь не уйдут до тех пор, пока не лишат кого-то жизни.

Абелай знал, что им не нужна просто чья-то жизнь, им нужна жизнь его сына Асдрубаля, юноши с непослушными волосами, квадратным подбородком, черными глазами и геркулесовой силой Пердомо — его повторения, его воплощения. Он сильно отличался от брата с сестрой, в чьих жилах было больше крови матери-лагунеры, чем Марадентро.

Он снова окинул взглядом ночной горизонт: вдали, как и всегда, мигал фонарь маяка «Исла-де-Лобос».

* * *

Присев на корточки у маяка и укрывшись от ветра, Асдрубаль Пердомо прислонился спиной к прохладной стене и зажал руки коленями. В прежние времена он частенько так сидел, любуясь морем, но сейчас ему оставалось только в отчаянии смотреть на мигающие огни пролива Бокайна и задавать себе один и тот же вопрос: какого дьявола они устроили такую иллюминацию и как эта странность была связана с двумя огромными автомобилями, которые он видел в полдень, когда рассматривал поселение в бинокль?

Что-то странное происходило в Плайа-Бланка, куда за все то время, что он себя помнил, никогда не приезжали сразу две машины. Туда и одна-то машина наведывалась редко, и были это, как правило, полуразвалившийся, дребезжащий грузовик, один раз в неделю привозивший воду, да фургончик лоточника-турка, показывавшийся в поселке четыре раза в год.

Даже жандармы и те приходили в поселок пешком — путь их лежал по каменистой тропинке Рубикона, — разбивая сапоги о кочки и острые камни, обливаясь потом под палящим солнцем, от которого, казалось, начинали дымиться их треуголки.

Он чувствовал, что в поселке на той стороне пролива происходит что-то недоброе, и сходил с ума от ощущения полного бессилия, накатывавшего на него все чаще и чаще. Асдрубаль оказался на крошечном скалистом острове, который можно было обойти из конца в конец за десять минут. Уже сейчас он чувствовал себя заключенным, оказавшимся в камере самой страшной и самой непреступной тюрьмы в мире.

Каким же прекрасным теперь казался остров Исла-де-Лобос из этого адского места, куда привезли его совсем недавно.

Но самое страшное было то, что он оказался совершенно один. Здесь уже не было его брата Себастьяна, за которым он мог бы наблюдать, пока тот ныряет за осьминогами и меро. Не было Айзы, с которой можно было бы дурачиться в лагуне. Не было матери, стряпающей паэлью[10]на камнях, и отца, задумчиво посасывающего трубку в тени навеса. Теперь лишь чайки, кролики да два осла, которых кто-то однажды оставил на острове, составляли ему компанию. В те дни, когда из Фуэртевентура на остров приплывал помощник смотрителя маяка, Асдрубаль был вынужден прятаться, забиваясь в самый дальний конец одной из самых больших балок. Ему пришлось позабыть о том, что старик на самом деле был человеком ласковым и компанейским и в прежние времена частенько наведывался в гости к Пердомо, чтобы откушать вместе с ними паэльи, выпить кофе, поговорить о жизни и выкурить сигару-другую.

Когда же неделю назад на остров наведались представители Цивильной гвардии, с целью обыскать пещеры и развалины старого особняка, Асдрубаль чуть богу душу не отдал от страха. Стоило ему лишь увидеть луч фонарика, медленно ползшего по стенам руин, служивших ему убежищем, как у него ноги задрожали.

Ни одного следа он не оставил на пыльных тропах, бегущих вокруг маяка. Все время он передвигался прыжками, даже в темноте, перескакивая с одного камня на другой, и тщательно убирал все угольки, оставшиеся от костра, который был вынужден разжигать по ночам, чтобы приготовить себе еду.

Юноша был сыт по горло своим одиночеством и мучился от стыда, так как считал, что скрываться от наказания, словно закоренелый преступник, недостойно настоящего мужчины. Однако с самого детства он привык прислушиваться к родительским словам и знал, что людей в зеленой униформе бояться не следует. Но даже они не в силах будут защитить его от Матиаса Кинтеро, охваченного жаждой мести.

По вечерам, когда солнце пряталось за Монтанья Роха и за соляными копями Ханубио, бросая тысячи лучей на лысый кратер вулкана Тимафайа, он пьянел от счастья, разглядывая в бинокль каждый домик, каждую тропинку Лансароте, и боялся, что каждый раз может оказаться последним. Родное поселение было для него самым лучшим местом на земле, каждый пляж, каждый утес и даже каждая пальма пробуждали в нем сладостные воспоминания.

Белое пятно церкви Фемеса, там, наверху, где он впервые ухаживал за девушкой под звуки колокольчиков и гитар; уединенный пляж Плайа-Кемада, где некая красавица иностранка, из речи которой он не понял ни единого слова, открыла ему тайны женского тела и показала, как нужно проникать в него; утес Торреон-де-лас-Колорадас — место, где собиралась вся детвора поселка и куда они с братом прибегали дважды в неделю и устраивали битву с пиратами-берберами.

Каждое мгновение его жизни было связано с бескрайним морем, раскинувшимся у его ног, или с бесплодным, почти лишенным растительности островом, который сейчас высился перед ним во всей своей строгой красе, — и ему вдруг показалось невозможным, что кто-то может отнять у него все это, вырвать его из привычной жизни лишь потому, что он поступил как человек чести.

У него было предостаточно времени, чтобы как следует подумать о событиях, произошедших в ту проклятую ночь, во время праздника в честь святого Хуана. Но как он ни старался, так и не нашел своей вины в произошедшем. Трое незнакомцев, чьи физические возможности у него не было времени оценить, преградили путь Айзе, и у него не оставалось другого выхода, как броситься на защиту сестры. В момент, когда он заломил руку юнцу и по самую рукоятку вонзил в его живот его же собственный нож, он на самом деле не хотел его смерти. В душе у него даже не родилась ненависть.

— Это произошло случайно.

— Об этом знаем только ты да я, — ответил ему отец в последний свой визит, когда привез на остров еду. — Впрочем, возможно, что точно так же думают и другие жители поселка, однако все это неважно, ведь дон Матиас отказывается поверить в твои слова. Посему все оборачивается против тебя. Ты должен смириться и прятаться до тех пор, пока мы не найдем способа увезти тебя с острова. — Абелай печально покачал головой. — Мать права, только время… Много времени должно пройти, пока река не вернется в свое русло.

— Как там дон Матиас?

— Насколько мне известно, никто его не видел с тех пор, — ответил отец. — Он заперся в своем доме и, должно быть, останется там до тех пор, пока злость окончательно не сожрет его.

— Мне кажется, что я убил двоих. Сына одним ударом, а отца медленно… Очень медленно.