Двое из будущего - Максим Валерьевич Казакевич

обойдется. Или головешку из печки погрызу вместо плотного завтрака.

— О чем вы?

— Не бери в голову, — отмахнулся Миха. — Если отравлюсь, то выпью лекарство и посижу на горшке, вот и все. Давай-ка лучше с тобой о деле поговорим.

Нотариус вздохнул, отставив в сторону тарелку с почти не тронутой котлетой:

— Давайте, Михаил Дмитриевич, — и достал из потфельчика с которым никогда не расставался, бумаги. И подобострастно так, с легким наклоном головы набок, спросил, — что вы желаете знать?

Не люблю подхалимаж. Я в «бизнесменах» всего ничего и в отличие от друга еще не привык к подобному, и потому меня такая манера заискивающего обращения коробит, очень сильно раздражает. Я перебил, начавшего было говорить друга, и недовольно обратился к Мендельсону:

— Яков Андреич, давай с вами договоримся, что никакого раболепия с вашей стороны к нам больше не будет. Мы для вас всего лишь работодатели — обычные люди, а не титулованные особы.

Нотариус явно смутился и слегка покраснел.

— Давайте друг с другом общаться на равных и… в тесном кругу, без посторонних можно обращаться просто по имени. Договорились?

Долгую минуту наш поверенный сидел молча, смотрел на нас растерянно, переваривал услышанное. Поочередно, то краснел как вареный рак, то бледнел как первый девственный снег — ему было неловко. Порывался было нам ответить и тут же, передумав, захлопывал рот. Наконец, пришел в себя:

— Я понял, Василий Иванович. Извините, я буду стараться, но… я все же предпочту называть вас по имени-отчеству. Извините, но мне так проще. Но вы можете меня называть просто по имени.

На помощь нотариусу пришел Мишка:

— Да ладно тебе, чего парня смущаешь? Он будет стараться, а тебе придется терпеть. Здесь ты часто такое встретишь.

Я тоже немного смутился:

— Ну, хорошо. Извини меня, Яков, за резкость, — и мы примирительно пожали руки.

А друг между делом взял со столика блокнотик Якова и меланхолично пролистнул размашистые наброски.

— Так вот, Яков, о чем я хотел поговорить. Может возникнуть необходимость поездки за границу — в Германию, Австрию, Францию, Британию или даже в Соединенные Штаты. Как ты на это смотришь?

Перспектива заграничных командировок вскружила голову молодому нотариусу. Лицо его воссияло, в глазах нарисовалась любовь к своему работодатели и тут же потухла. Он сник и расстроено сообщил:

— Я бы с великим удовольствие, но… к сожалению я не имею оформленных документов для выезда за границу.

— Хорошо, а как быстро ты сможешь их оформить?

Яков горько и безнадежно выдохнул.

— Разрешение на выезд может дать только губернская канцелярия. И то, выдает ее всего лишь один человек, и разрешение дается только дворянам и деловым людям. И то, деловым часто отказывают. Всем остальным, увы, выезд за границу воспрещен.

Мы, молча, смотрели на расстроенного Мендельсона. Он как мокрый котенок с большими печальными глазами сидел напротив, сгорбившись, вжав голову в плечи. Едва ли не пускал слезу сожаления.

— М-да… — только и промычал разочарованно друг, отворачиваясь в окно.

Воцарилась мучительная пауза в ходе, которой я успел подумать о том, что надо бы нанять нового поверенного, более стрессоустойчивого. А Мишка…, а Мишка опять сказал многозначительное «М-да» и снова обратился к Мендельсону.

— Яков, а ты из каких будешь? Из крестьян или из рабочих?

— Нет, Михаил Дмитриевич. Мой отец был чиновником, а дед был простым работником.

— А как же ты стал нотариусом?

— Родители поспособствовали — дали образование. А потом родители умерли, мне наследство небольшое оставили, я и открыл контору. Но дела у меня шли не очень хорошо. Я уже стал подумывать, не подыскать ли мне богатую невесту.

— Так это потому ты был в таком шикарном костюме, когда мы встретились?

Алые уши Мендельсона выдали его с потрохами.

— Я тогда на свидание шел, — сознался он, поправив на носу сползшие очки. — У Ларисы богатые родители, ее папан чиновник в губернской концеля…, — и тут он осекся. Мы как один встрепенулись, вкинули удивленно брови и подались вперед. — Нет! Нет! Это не правильно. Вы не можете меня просить об этом! К тому же она некрасивая и рябая! Я не хочу так! Это не честно!

Яков тщетно трепыхался. Он понял, что сам себя загнал в сети и выход будет только один. И он ему крайне не нравился.

— Яша, ты подумай, как следует, — вкрадчиво проговорил я, — поездка за границу с лихвой окупит все твои страдания. Устроишь девушке пару романтических свиданий, познакомишься с родителями и пригласишь ее съездить на курорт, на минеральные воды. Я думаю, ее папаша поспособствует скорейшему оформлению документов. Выдать замуж свою любимую дочуру он вряд ли откажется.

— Но я не хочу на ней жениться!

— Так никто и не требует. Мало ли поводов для разрывов отношений?

— Но он же меня потом убьет! — возмущенно воскликнул он.

— Да, но ты уже будешь не в Костроме, а гулять по Елисейским полям Парижа. И к тому же, Яков, я не понимаю… Ты же и так хотел с ней закрутить роман и жениться на ней. Так? Так чего ты сейчас возмущаешься? Никакой женитьбы мы от тебя не требуем — нужны только документы, а там поступай, как знаешь.

Мендельсон обиженно замолчал, отвернулся в окно. Долго смотрел на медленно проплывающие деревья и скрипел зубами. Обдумывал наши слова, смиряясь с будущей судьбой бесчестного и коварного обольстителя. Через пять минут сопения в рыжую щетину усов, смирился.

— Может понадобиться взятка, — сказал он тихо.

Мишка одобрительно кивнул.

— Хорошо, Яша, сколько он возьмет? Рублей сто?

Ответом было пожимание плечами.

— Я не знаю. Но, наверно этого хватит. А скажите, а для чего мне надо будет ехать за границу?

Все, торг состоялся — клиент куплен. Остальное детали. Обговорить патентование изобретений за рубежом мы смогли в течение какого-то получаса. Яков иностранных языков не знал, но нас это не смущало — наймет опытных юристов из местных. Главное, что бы патенты были оформлены по всем правилам во всех ключевых странах Европы и САСШ. Особенно в САСШ.

«Настоящие французские» устрицы все же устроили свою коварную диверсию. Ночью, когда Яков ушел к себе спать, а я готовил себе сладкую постель, Мишка вдруг прижал руки к животу и иноходью умчался к чугунному сортиру. А через минуту прибежал обратно в купе и, подвывая, потребовал немедленно подать ему нож. Я с опаской протянул ему маленький перочинный и он, схватив его подрагивающей рукой, раскрыл, приспустил штаны и… взрезал затянувшуюся узлом завязку кальсон. Я заржал уже под топот убегающего друга.

В купе жертва пищевого терроризма появился не раннее