Ход королевы - Уолтер Тевис

– Откуда мне начать?

– С доски номер один.

– А потом перейти к следующей?

– Да, – кивнул он.

Бет только сейчас поняла, что он даже не представил ее мальчикам. Она подошла к первой доске, за которой на стороне черных фигур уже сидел Чарльз Леви, протянула руку, взяла королевскую пешку и переставила ее на четвертое поле.

Удивительно, насколько плохо они играли. Все без исключения. В самых первых партиях, сыгранных в ее жизни, она и то ориентировалась лучше и понимала больше, чем эти большие мальчишки. Они не замечали отсталые пешки[7] по всей доске, а их фигуры сами подставлялись под «вилки»[8]. Некоторые игроки бросались в жестокие матовые атаки – Бет легко их отбивала, будто отмахивалась от мух. Она быстро переходила от одной доски к другой, не чувствуя нервной дрожи ни в животе, ни в руках. Возле каждой доски ей требовалась одна секунда, чтобы оценить позицию и решить, что делать дальше. Ее ходы были стремительными, уверенными и смертоносными. Чарльза Леви назвали лучшим игроком – она лишила все его фигуры защиты за двенадцать ходов и еще за шесть поставила мат королю на последней горизонтали связкой слон-ладья.

Ее ум был ясен и остр, а душа пела в лад с изысканными движениями шахматных фигур. В классе пахло меловой пылью, приютские ботинки поскрипывали с каждым шагом, когда она шла вдоль ряда соперников. Вокруг все молчали; Бет чувствовала себя центром внимания – крошечной, но незыблемой точкой, откуда все контролируется. За окном чирикали птицы – она их не слышала. Несколько человек изумленно смотрели на нее – какие-то ребята пришли из коридора и встали у стены поглазеть на простую девчонку из приюта с окраины города, на девчонку, которая переходила от игрока к игроку с энергией и целеустремленностью Цезаря на поле битвы, с изяществом Павловой под светом софитов. Зрителей набралось около дюжины; одни ухмылялись, другие зевали, но большинство из них чувствовали, что в комнате образовался сгусток энергии, ощущали присутствие того, чего эти старые усталые школьные стены никогда раньше не видели за всю свою долгую историю.

По сути, то, что она сейчас делала, было до ужаса банально, но энергия ее удивительного ума искрила в классе, и те, кто понимал в шахматах, могли эти искры разглядеть. Каждый ход был выплеском той энергии. Часа за полтора Бет разгромила всех противников, и притом без единого неверного или бесполезного хода.

Наконец она остановилась и огляделась. Взятые в плен фигуры сбились в кучки у края шахматных досок. Несколько старшеклассников таращились на нее, остальные отводили глаза. Раздались разрозненные аплодисменты, и у Бет вспыхнули щеки. Ее душа тянулась обратно к доскам, к опасным положениям на них и смертоносным позициям фигур. Но там уже ничего не осталось, а она снова превратилась в маленькую девочку, лишенную силы и власти.

Мистер Ганц вручил ей коробку уитманских[9] шоколадных конфет за два фунта и отвел обратно к машине. Ширли молча устроилась на заднем сиденье, стараясь не касаться севшей рядом Бет. Всё так же молча они доехали до «Метуэн-Хоум».

В пять часов, как обычно, настал час домашнего задания, Бет сидела в читальном зале – и это было невыносимо. Она попыталась мысленно играть в шахматы, но теперь, после ее триумфа в старшей школе, воображаемые доски и фигуры казались какими-то жалкими, тусклыми, незначительными. Тогда она взялась за учебник географии, поскольку завтра предстояла контрольная, однако в толстой книге были в основном картинки, а особого смысла в картинках она не находила. Джолин в читальном зале не было, и Бет отчаянно хотелось ее увидеть, спросить, нет ли еще зеленых таблеток. Она то и дело прижимала ладонь к карману блузки, словно в какой-то сверхъестественной надежде нащупать там твердую круглую пилюлю. Но в кармане было пусто.

Джолин нашлась за ужином – как ни в чем не бывало уплетала спагетти в столовой. Бет вошла, подхватила поднос и, даже не взяв еды, зашагала к ее столику. Напротив Джолин сидела еще одна чернокожая девочка – новенькая по имени Саманта; они с Джолин что-то обсуждали.

Бет подступила прямиком к ним и спросила:

– У тебя есть еще?

Джолин, нахмурившись, помотала головой.

– Как твой выход в люди? – поинтересовалась она. – Не облажалась?

– Нет, – сказала Бет. – У тебя есть хоть одна?

– Детка, я больше не хочу об этом слышать, – буркнула Джолин и отвернулась.

* * *

В субботу на дневном киносеансе показывали «Багряницу». Фильм был высокодуховный, с Виктором Мэтьюром[10]. Собрались все воспитатели – сидели, ушки на макушке, в последнем ряду, составленном из кресел, около подрагивавшего проектора. Бет первые полчаса смотрела сквозь полузакрытые веки – красные от бессонницы глаза щипало. В ночь четверга она совсем не спала, а в пятничную подремала не больше часа. Желудок скрутило узлом, во рту стоял уксусный привкус. Она сгорбилась на складном стуле, засунув руки в карманы юбки и сжимая в кулаке отвертку, которую припрятала утром. Отвертку она стянула со скамейки в столярной мастерской на мальчишеской половине, сбегав туда после завтрака. Никто ее не заметил.

Бет стиснула отвертку до боли в пальцах и сделала глубокий вдох. Затем встала и направилась к двери, где сидел на страже мистер Фергюссен.

– Я в туалет, – шепнула Бет.

Мистер Фергюссен кивнул, не отрывая глаз от Виктора Мэтьюра с обнаженным торсом на гладиаторской арене.

Бет целеустремленно миновала узкий коридор, шагая по выцветшему, вздувшемуся волнами линолеуму, прошла мимо девчачьей спальни, через комнату отдыха с выпусками журнала «Христианские устремления» и подборкой книг от «Ридерз дайджест» прямиком к дальней стене, в которой было окошко с вывеской «АПТЕКА» и запертым висячим замком.

В комнате стояло несколько маленьких деревянных табуреток, Бет подхватила одну из них. Поблизости никого не было, она слышала только крики гладиаторов с экрана в библиотеке и собственные шаги. Шаги казались ей очень громкими.

Бет поставила табуретку у окошка и забралась на нее – проушины с висячим замком оказались точно на уровне глаз. Само окошко из матового стекла с проволочной сеткой внутри было вставлено в деревянную раму, покрытую толстым слоем белой эмали. Бет внимательно изучила шурупы в металлических пластинах-проушинах. Они тоже были залиты эмалью. Бет нахмурилась, сердце заколотилось быстрее.