Кровь пьют руками - Андрей Валентинов

— В жизни-реке разошлись берега;

Телка — полушка, да рубль перевоз!

Но занесет хоть к чертям на рога -

Память жива, и плевать на склероз!

Вальс не окончен, и дело не в нем -

Будут и там наших внуков рожать,

И для кого-то появится дом,

Дом,

Из которого не захотят уезжать…

Я не помнила, как нажала «stop», как вскочила, бросилась в коридор. Очнулась у двери — ткнулась лбом, не почувствовав боли.

Бежать?

Куда бежать?

«Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!»

Ее голос.

Ее!

Год назад мы говорили по телефону, я записала разговор, потом прокручивала — целый месяц, пока не стерла. Слишком было тяжело. Ее голос — не спутаю.

«Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!»

Это пытка — вновь включить проклятый диктофон, но я решилась.

«Play!»

«Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!»

Да, это она. Все-таки достали! Нашли!..

Сквозь черное отчаяние начали пробиваться мысли: странно трезвые, словно за меня думал кто-то другой. Ее нашли. Нашли — и даже постарались намекнуть, чтобы я не сомневалась. Запись идет на русском языке. Почему? «Тебе бы прокурором быть, Эми…» Куда уж яснее! Вдобавок дурацкая песня… внуков рожать? Намек?! С ее парнем, этим русскоговорящим Полом, случилось что-то плохое. Убит — чуть ли не у нее на глазах. И теперь пленку переслали мне…

Что должен предпринять внедренный сотрудник Стрела? Слать сигнал «Этна»? И кому это поможет?

Ей.

Я встала и, плохо понимая, что делаю, переоделась. Платье взяла то, что висело слева. Какого оно цвета, сообразить не было сил. Теперь губы… глаза… прическа…

Эти ублюдки все-таки дали промашку — одну-единственную, но серьезную. Шантажировать внедренного сотрудника с моей подготовкой опасно. Особенно когда доступен сам. Когда не прячешься за черной телефонной мембраной, за корявыми строчками анонимки. Господа Молитвин и Залесский страшно пожалеют. И их мент поганый тоже пожалеет. Не с той связались, подонки!

Телефон! Если этот мерзавец дома… Или хоть кто-нибудь из их своры!

Гудки.

Спрятались, сволочи!

Взгляд скользнул по распечатке. Я поднесла к глазам первый лист, затем взяла наугад, из середины — и отложила в сторону. То же самое, но подробнее. Так сказать, беллетристика. Наверно, они там не рассчитывали, что я передам жорику диктофон, и думали просто подкинуть мне распечатку в почтовый ящик. Или как-то по-другому — не важно.

Я гляжу на часы — и понимаю:, времени-уже нет.

Восемь.

Сейчас должен появиться Игорь.

Улыбка!

Черт, разве это улыбка, дура! Вспомни, чему учили! Лойолу вспомни, у него на такой случай дельный совет есть. Закрой глаза! Ты видишь дорогу, пустую дорогу, вдоль нее деревья, листья только начали желтеть…

Улыбка!

Уже лучше.

— Д-добрый вечер! К-кажется, не опоздал? Игорь улыбается. В руках — три чайные розы, за спиной — гитара. На миг сердце сжимается болью — гитара! Сесть на диван, " руке — рюмка с ликером…

— Добрый вечер, Игорь! Какие они красивые!

Розы — в ванную, в таз с водой… Есть. Теперь улыбка!

Улыбка!!!

Вводная: пришел гость. Задание: сыграть роль вежливой хозяйки. Ужин, гитара, легкий разговор. Как поняли, сотрудник Стрела?

Сотрудник Стрела все поняла правильно.

Допрос с пристрастием спиритус-Залесского*…только боженька у них живой * От стрикулиста ко Второму Грехопадению* На горе, на горочке* По дубу прямой наводкой — пли!

На часах начало второго. Игорь уже в пальто, моя роль подходит к концу. Сыграла.

Господи, неужели я еще жива?

Получается, жива. Роль отыграна, гость прощается, сейчас останусь одна…

Нет!

Внезапно понимаю — не смогу. Кинусь на стену, рвану предохранитель браунинга, сойду с ума — или брошусь в черноту ночи искать этих мерзавцев…

Улыбаюсь.

В десятитысячный раз за проклятый вечер.

— Игорь! У меня несколько дурацкое предложение. Сегодня весь день торчала на работе, голова — как у Страшилы Премудрого, иголки лезут. К тому же коньяк… Давно не пила, признаться. Давайте прогуляемся — полчасика, не больше! Погода прямо новогодняя!

Он не удивляется. То есть, конечно, удивляется, но виду не подает.

— С удовольствием! Я т-тоже, знаете, сегодня слегка переработался. Очки разб-бил…

В очках я его еще не видела. Наверное, минус, но небольшой. Бедняжка сероглазый!

— Очки? Вы, Игорь, что, с кентавром встретились?

— Уг-гадали! И б-был сей китоврас зело страховиден и зраком м-мерзок…

Пальто, шапка, сапоги. Диктофон — в карман пальто. И еще: выкатку фотографии, ту, что сделала утром.

Пистолет? Нет, не надо.

Понадобится — руками на части разорву.

Мы идем по улице — тихой, совершенно пустой, покрытой свежим чистым снегом. Давно заметила: в этом городе улицы пустеют с темнотой, особенно зимой. Каким-то образом Игорь берет меня под руку, и мне становится легче. Он что-то рассказывает, я отвечаю — не слыша себя. Это нетрудно, этому учат. Кажется, я смеюсь. Какая все-таки у него красивая улыбка!

Теперь налево. Похожая улица, только чуть поуже. Направо, пересекаем проспект. Поздний «Мерседес» освещает нас фарами. Направо… Здесь!

Возле знакомого подъезда — пусто. На белом, искрящемся в свете фонарей снегу — одинокая цепочка следов. Мужских. Зато чуть дальше, прямо посреди улицы…

Кентавры! Двое, один — гнедой, со знакомой бородищей. И я впервые жалею, что не взяла оружие.

Теперь — стоп. Хлопок по лбу… Нет, это лишнее, достаточно удивленного взгляда на подъезд. Мотивация внезапной остановки — этому тоже учили. Итак: удивление, внезапное озарение (надо же, совсем забыла, нужно передать… или забрать, не важно)…

Игорь слушает весь этот бред, улыбается, кивает:

— К-конечно, Ирина! Если не в-возражаете, я тут п-подожду, к-кентаврами полюбуюсь…

Свинство оставлять приезжего человека на ночной улице наедине с кентами, но брать Игоря с собой невозможно. А если встретят выстрелами в упор?

— Я быстро. Десять минут — не больше!

Ныряю в темноту подъезда… Все! Дурацкую улыбку — прочь! Первого — кто откроет. Если, конечно, это не будет гражданка Бах-Целевская.