Провидение зла - Сергей Малицкий

– Ну что там? – спросил раздраженно Вентер у ползающего на коленях по хвое Окулуса. – Король ждет.

– Не могу определить, – признался маг. – Это не заклинания орденов огня, воды, земли или воздуха. Или я о нем не знаю. И вроде бы не заклинание храмовых магов. Никого из них. На вид, просто вестеносец. Внизу тропа. Видишь? Морда волка обращена на нее. Когда мы пересечем линию его взгляда, заклинание отправит весточку, что семейство короля Лаписа близится к Ардуусу, хотя удар должен быть… Должен быть удар, Вентер. Вот эти линии говорят об ударе… Об ударе особой силы… Но кто его цель? Какая-то магия? Нет никакой магии в свите короля. Так что я не уверен, что заклинание выстроено именно на правителя Лаписа… Но что-то его взвело. Оно было едва заметно, может быть, вовсе незаметно, но когда мы приблизились…. Посмотри, Вентер, осиновые палочки пустили корни. Муки животного усиливаются. Так что, хотим мы или не хотим, заклинание сработает. Даже если король не двинется с места. И вот еще… Вроде бы оно не направлено на живое. Не могу разобрать, не могу… Не мой же перстень его разбудил? Нет, кажется, все-таки это только вестница…

– Все сложнее, – подал голос Сор. – Приглядись, маг. Трубочки бересты на каждой лапе волка. Что вычерчено на их внутренней стороне? Разве ты не слышал, что магическая ловушка способна наделить магией жертву только для того, чтобы затем испепелить ее? Такие насторожи не только вести отсылают, они подобны самострелу!

– Самострелу? – не понял Вентер. – И чем выстрелит этот волк? Прикушенным языком? Или собственными когтями? Или камнями, которыми забита его пасть? Тропа, куда смотрит эта зверюга, здесь в двух десятках шагов, но до отряда их еще двести! А перед нами полудохлая псина. Король Тотус с ножом выходил против горного барса! Он же сказал, что мы должны рвать поставленные силки! Или мы боимся? Войны никакой нет, через лигу стоят дозоры. Ни один сторожевой дым не чернит небо!

– Так-то оно так, но… – затосковал Окулус. – В самом деле береста на лапах… И камни во рту волка мне не нравятся. Не могу разглядеть, но что-то начертано и на них.

– Так вытащи их и прочти! – повысил голос Вентер.

– Нельзя, – сгорбился Окулус. – Сожжет меня, вмиг сожжет. Всегда бьет в того, кто управляется с мумом. А мне не снести удара, я не орденский маг.

– А что делать, чтобы не сожгло? – скрипнул зубами Вентер.

– Может быть, убить животное? – попятился Окулус. – Весточка отправится, конечно, но король ведь сказал, что мы должны рвать силки? Да и двести шагов еще до отряда. Это далеко!

– Так убей! – рявкнул Вентер.

– Что-то свербит внутри, – признался Окулус. – Мы-то не за двести шагов… Лучше бы объехать. Думаю, пару лиг в сторону, и все обошлось бы. На вид заклинание простенькое, но простота его, как простота лаписской стали – нет прочнее ее в Анкиде.

– Да хватит уже болтать! – спрыгнул с лошади Вентер. – Двести шагов – далеко, а объезжать, так за пару лиг!

– Закройся! – прошелестел над ухом Камы Сор.

Заклинание и в самом деле казалось простым. Да, силы оно накопило предостаточно, зверь мучился несколько часов, и осиновые колышки добавили ему муки, и камни тоже были непростыми, но главным все же казалось не это. Сквозь простоту магического плетения и весть, которая невидимо висела на заклинании, словно готовая сорваться капля росы, и в самом деле проглядывало еще что-то. Что-то, что заставило Каму оцепенеть, а затем собраться и медленно свернуться клубком. В собственной голове свернуться, подобрать под себя лапки, как это делает оставленный под елкой зайчишка. Прижаться к траве, замолчать, затаить дыхание и, словно перед ударом урагана, вцепиться в то, что было поблизости, в собственную гнедую. Прильнуть к ней, попросить у нее защиты, соединиться с животным в одно целое. Так, как ее учил Сор, учил Окулус и ее собственное, до конца еще не понятое и не исследованное нутро.

– На! – ткнул мечом в загривок волка Вентер.

И в то же мгновение меч мастера заледенел, да так, что Вентер заорал, не в силах его отодрать от ладони, а затем из раздираемой пламенем пасти зверя ударили две молнии – одна в Каму, а другая прочертила слепящий зигзаг в сторону отряда, и уже оттуда донесся страшный, наполненный мукой крик Игниса.

– Энки, пресвятой благодетель! – судорожно обхватил себя за плечи Вентер.

– Молодец, – протянул руку девчонке Сор.

Кама на дрожащих ногах поднялась с тяжело рухнувшей лошади. Молния скользнула по ее груди, но странным образом не задела, только слегка обожгла кожу, оплавила оловянные пуговицы на жилете и убила гнедую. А вот Окулус не уцелел. Смерть отыскала дорогу к сердцу старого и не слишком умелого мага.

– Игнис! – закричала что было сил Кама.

– Жив! – раздался со стороны отряда испуганный голос Нукса.

Застучали копыта. Стражники торопились вверх по склону. Кама на дрожащих ногах подошла к насторожи. И волк, и береста, и камни в пасти зверя обратились в прах. Только четыре колышка с обрывками ремешков торчали из обожженной земли. Окулус лежал рядом с выпученными перед смертью глазами. От обуглившегося пальца, на котором блестел оплавившийся перстень, поднимался дым. Пахло паленой плотью.

– Вот ведь, – сплюнул Вентер, потирая обмороженную ладонь. – Вечно все так с этой магией… Лучше бы и вправду следовало объехать… Что ж делать-то? Придется вам, Ваше Высочество, теперь сидеть на муле бедняги Окулуса.

– Придется, – процедила сквозь зубы Кама.

Весть нашла цель. Далекий соглядатай торопился доставить ее по месту назначения. Сообщить, что заклинание не возымело успеха, не смогло выжечь то, что пробудилось в груди Камы и Игниса. Или смогло?

Хозяин большого дома на Северной улице Ардууса, той, что совпадала с дорогой на Бэдгалдингир и на которой даже и в неярмарочные дни хватало народу, а в ярмарочные было не пройти, на все начало весны переселялся в дом к своему дальнему родственнику, где и теснился, потому что иметь большой дом в Ардуусе и не заработать на нем изрядное количество монет мог себе позволить только умалишенный или сказочный богач, которому плевать на ежегодный доход. Предки этого хозяина, который был весьма состоятельным даже для Ардууса, но никак не сказочным богачом и уж тем более не умалишенным, предпочитали красоте прочность. Они не ладили в доме причудливых барельефов и статуй, не украшали окна дорогими витражами или бронзовыми решетками, не подбирали вместо серого камня разные сорта мрамора или гранита и не пытались поднять потолки на такую высоту, что рассмотреть повисшую на балках паутину мог только провалившийся в щель между черепицами какой-нибудь птах. Нет, они строили дом из обычного камня, зато обтесывали его почти так же, как это умели делать древние каламы. Если же им приходилось использовать дерево, то этим деревом, по их мнению, мог быть только дуб, чтобы и через сто или двести лет не пришлось менять балки, столбы, рамы или тяжелые двери, и этот дуб обрабатывался так, что не уступал гладкостью отшлифованному камню. А уж стены и потолки, окна и дверные проемы устраивались таким образом, чтобы даже мысли не возникло в головах у чаянных и нечаянных гостей, почему все сделано именно так, и никак не иначе. И странным образом эти самые прочность и простота, которые достигались надежностью материала и незатейливыми способами его соединения, оборачивались подлинной красотой, притягивали взгляд и селили в сердце каждого гостя симпатию и благоволение к дому и его хозяевам.