Укрытие. Книга 1. Иллюзия - Хью Хауи

Вытерев рот ослабевшей рукой и бросив взгляд вниз по склону, он своими глазами увидел мир таким, какой он есть, каким он всегда его знал. Безлюдным и унылым. Холстон выпустил шлем, этот обман, который он вынес из укрытия. Холстон умирал. Токсины пожирали его изнутри. Моргая, он посмотрел на темные облака, блуждающие вверху, подобно животным. Повернул голову, желая увидеть, как далеко ему удалось уйти, сколько еще до вершины холма, – и понял, обо что споткнулся, когда полз. Спящий валун. Шлем не показал его, потому что валун не был частью лжи на экранчике, отрабатывающем одну из программ, которые обнаружила Эллисон.

Протянув руку, Холстон коснулся того, что лежало перед ним. Белый комбинезон рассыпался на чешуйки, как хрупкий камень. У Холстона уже не оставалось сил держать голову поднятой. Пока медленная смерть овладевала им, он сжался от боли, вцепившись в то, что осталось от его жены, и с последними мучительными вздохами подумал, как должна выглядеть его смерть для тех, кто мог его видеть: скорченная фигура, лежащая в темной расселине на склоне безжизненного бурого холма, на фоне развалин безмолвного покинутого города.

Что они увидят – те, кто решит посмотреть?

Часть вторая

Правильный выбор

8

Вязальные спицы лежали в кожаной сумочке парами, по две одинаковые деревянные палочки рядышком, напоминая хрупкие косточки запястья, обернутые в сухую дряхлую плоть. Дерево и кожа. Это были словно подсказки, передаваемые из поколения в поколение: невинные безделушки, наподобие детских книжек и деревянных резных фигурок, ухитрившихся пережить восстания и очистки. Каждый предмет был маленьким намеком на внешний мир, где здания стояли над землей – как осыпающиеся руины, которые виднелись за серыми безжизненными холмами.

После долгих раздумий мэр Джанс выбрала подходящие спицы. Она всегда выбирала их тщательно, потому что правильный размер имел принципиальное значение. Если спица окажется слишком тонкой, то вязать будет трудно, а свитер получится чересчур плотным и тесным. Если слишком толстой, то, наоборот, вязание выйдет рыхлым, со множеством дырок. Сквозь него можно будет смотреть.

Сделав выбор и достав деревянные косточки из кожаного запястья, Джанс взяла большой клубок хлопковой пряжи. Глядя на этот шар из скрученных волокон, трудно было поверить, что ее руки сумеют превратить его в нечто полезное. Джанс отыскала конец нити и задумалась, как та появилась на свет. Когда-то она была белыми волокнами в коробочке, созревшей на хлопчатнике на ферме. Потом волокна собрали, очистили и скрутили в длинные пряди. Если копнуть еще глубже, то сам хлопчатник вырос на земле, где покоились тела усопших, питая его корни, пока воздух над ним прогревался ослепительным сиянием мощных ламп.

Джанс покачала головой, вспомнив о своих старческих болячках. Чем старше она становилась, тем чаще ее мысли обращались к смерти. О чем бы она ни думала, в конечном итоге все сводилось к неизбежности конца.

С отработанной ловкостью Джанс накинула на спицу петлю и сделала на пальцах треугольник. Кончик спицы нырнул в него, вытягивая нить. Это была ее любимая часть работы – набирать петли. Ей нравилось начинать. Первый ряд. Из ничего возникает нечто. Поскольку ее руки сами знали, что делать, Джанс смогла поднять взгляд и посмотреть, как порыв утреннего ветра гонит облачка пыли вниз по склону холма. Тучи сегодня были низкими и зловещими. Подобно встревоженным родителям, они нависали над носящимися внизу вихрями песка, похожими на смеющихся детей. Вихри кружились в танце, направляясь к большой расщелине, где два холма сталкивались, чтобы стать единым целым. Здесь облачка пыли натыкались на два мертвых тела и рассыпались. Игривые ребятишки вновь обращались в прах.

Мэр Джанс поудобнее устроилась на выцветшем пластиковом стуле и стала наблюдать за ветром, играющим в запретном внешнем мире. Руки вывязывали ряд за рядом, и ей оставалось лишь время от времени поглядывать на результат, убеждаясь, что все в порядке. Пыль часто налетала на камеры укрытия волнами, и каждая такая волна заставляла Джанс сжиматься, как перед реальным ударом. На эту грязь было больно смотреть в любое время, но особенно тяжело – на следующий день после очистки. Каждое прикосновение облака пыли к линзам казалось оскорблением: некто грязный прикасается к чему-то чистому. Джанс помнила это ощущение. И шестьдесят лет спустя она иногда задумывалась: не воспринимает ли она еще более болезненно грязь на линзах и людские жертвы, необходимые для поддержания оптики в чистоте?

– Мэм?

Мэр оторвала взгляд от мертвых холмов, упокоивших тело недавно скончавшегося шерифа, и увидела стоящего рядом помощника шерифа Марнса.

– Да, Марнс?

– Вы просили их принести.

Марнс положил три картонные папки на столик, усыпанный крошками и заляпанный пятнами от сока после вчерашнего празднования очистки. Джанс отложила вязание и неохотно протянула руку к папкам. Чего ей сейчас действительно хотелось, так это чтобы ее ненадолго оставили одну и не мешали смотреть, как ряды петель превращаются в нечто. Хотелось насладиться спокойствием ясного рассвета до того, как грязь и время заставят его потускнеть, до того, как проснутся обитатели верхней части укрытия и заполонят кафе, рассевшись вокруг на пластиковых стульях и впитывая глазами редкое зрелище.

Но ее звал долг: она была избранным мэром, и укрытию требовался шериф. Поэтому Джанс поборола свои желания и сложила папки на коленях. Поглаживая обложку первой, она посмотрела на свои руки со смешанным чувством боли и смирения. Тыльные стороны кистей казались такими же сухими и морщинистыми, как и выглядывающая из папок грубая бумага. Джанс посмотрела на Марнса, в чьих седых усах еще мелькали черные волоски. Она помнила времена, когда все было по-другому, когда его высокая худощавая фигура представлялась образцом бодрости и юности. Он все еще казался красивым, но лишь потому, что она знала его много лет и ее старческие глаза до сих пор помнили его молодым.

– Знаешь, – сказала она Марнсу, – на этот раз мы можем проделать все иначе. Ты разрешишь мне повысить тебя в должности до шерифа и нанять тебе помощника.

Марнс рассмеялся:

– Я пробыл помощником шерифа почти столько же, сколько вы – мэром, мэм. Я даже не предполагал, что однажды стану кем-нибудь, кроме как покойником.

Джанс кивнула. Одной из причин, почему ей нравилось общество Марнса, было то, что его мысли подчас становились настолько мрачными, что ее собственные начинали казаться всего лишь светло-серыми.

– Боюсь, этот день недалек для нас обоих, – заметила она.

– Пожалуй, вернее и не скажешь. Никогда не думал, что переживу стольких людей. И уж точно не верю, что переживу вас.

Марнс