Психология западной религии - Карл Густав Юнг

нижних этажей наш разум повис бы в воздухе. Неудивительно поэтому, что он беспокоится. Подлинная история человеческого сознания отражается вовсе не в ученых книгах – она хранится в текущей психической организации каждого индивидуума.

Впрочем, я должен признать, что идея обновления принимает облики, которые легко способны шокировать современный разум. Действительно нам трудно, если вообще возможно, соединить образ «возрождения», как мы его понимаем, с картинами, предстающими в сновидениях. Но прежде чем обратиться к намекам на это странное и неожиданное преображение, следует уделить внимание другому вполне и явно религиозному сновидению, на которое я мимоходом ссылался ранее.

Если сон с церковью возникает сравнительно рано в последовательности сновидений, то следующий принадлежит к позднейшим стадиям этой последовательности[42]. Вот его дословная запись.

Я подхожу к странному и торжественному зданию – «Дому собраний». В глубине горит множество свечей, расставленных так, что складывается диковинный узор из четырех стрел, устремленных вверх. Снаружи, у дверей дома, стоит какой-то старик. Люди заходят внутрь, не произнося ни слова, и замирают, как бы набираясь мужества. Старец у двери говорит о посетителях дома: «Когда выйдут, они уже очистятся». Я сам вхожу в дом и понимаю, что превосходно могу сосредоточиться. Слышится чей-то голос: «Твои деяния опасны. Религия – не налог, заплатив который ты можешь избавиться от женского образа, ибо от него избавиться невозможно. Горе тем, кто употребляет религию вместо другой стороны душевной жизни; они ошибаются и будут прокляты. Религия – не замена, ее надлежит добавить к другим активностям души как последнее звено ради окончательной завершенности. Из полноты жизни вынесешь ты свою религию и лишь тогда будешь благословлен!» Пока раскатисто звучит последняя фраза, я различаю отдаленную музыку, простые аккорды органа. Что-то напоминает мне вагнеровское «Заклинание огня»[43]. Покидая дом, я вижу пламенеющую гору и чувствую: «Огонь неутолимый есть святой огонь»[44].

Сновидение произвело на пациента глубочайшее впечатление. Для него это был важный и крайне содержательный опыт из разряда тех, что влекут за собой полную перемену в отношениях с жизнью и с человечеством как таковым.

Нетрудно усмотреть в этом сновидении параллели со сном о церкви. Правда, на сей раз храм превращается в обитель торжественности и сосредоточенности. Нет никаких указаний на литургию или иные известные атрибуты католической церкви – единственным исключением служат горящие свечи, расположенные в символической форме (последняя заимствована, думается, из католического культа[45]). Эти свечи составляют четыре пирамиды или стрелы, которые, по-видимому, предрекают заключительную картину пламенеющей горы. Отмечу, что число четыре регулярно встречается в снах пациента и играет очень важную роль. Священный огонь, по признанию самого пациента, связан со «Святой Иоанной» Бернарда Шоу. С другой стороны, неугасимое пламя – широко известный атрибут Божества, не только в Ветхом Завете, но и как allegoria Christi (аллегория Христова) в неканонической логии[46], упоминаемой в «Гомилиях» Оригена: «Сам Спаситель речет: кто поблизости от меня, тот подле огня; кто далек от меня, тому не узреть Царства Небесного» (Ait ipse salvator: qui iuxta me est, iuxta ignem est, qui longe est a me, longe est a regno)[47]. Со времен Гераклита жизнь мыслилась как вечно живой огонь; Христос же называл себя жизнью, и с учетом этого упомянутое неканоническое высказывание становится понятным. Толкование огня как «жизни» вполне укладывается в содержание сновидения, где подчеркивается «полнота жизни» как единственный легитимный источник религии. Четыре огненные стрелы тут почти превращаются в образ, в икону, обозначающую присутствие Божества (или равнозначной Ему идеи). В вероучении гностиков-варвелиотов четыре огня окружают Аутогена (Саморожденного, Несотворенного)[48]. Эта странная фигура соответствует, быть может, Моногену (Единорожденному) коптского гностицизма, если вспомнить Codex Brucianus, где Моноген тоже описывается через четвертичность.

Как я отмечал ранее, число четыре играет в этих сновидениях важную роль, неизменно отсылая к идее, родственной пифагорейскому Tetraktys (четверному состоянию)[49].

Quaternarium, или четвертичность, имеет длинную историю. Она появляется не только в христианской иконологии или в мистических видениях[50], но также занимает особое место в философии гностиков[51], далее этот образ пользовался почитанием на протяжении всех Средних веков и вплоть до восемнадцатого столетия[52].

В обсуждаемом сновидении четвертичность выступает как важнейшая составляющая религиозного культа, порожденного бессознательным[53]. Сновидец входит в «дом собраний» в одиночестве, а не с приятелем, как было в сновидении с церковью. Внутри он встречает старика, который уже являлся ему в более раннем сне, – как мудрец, указавший конкретное место, которому сновидец принадлежит. Старик разъясняет сущность культа как очистительного ритуала. Однако из текста сновидения не вполне понятно, о каком именно очищении идет речь и от чего нужно очиститься. Единственным фактическим ритуалом оказывается сосредоточение – по сути, медитация, ведущая к экстатическому явлению голоса «свыше». В этой последовательности сновидений такие голоса слышатся часто. Они всегда изрекают некие неоспоримые суждения или повеления, то поразительно здравомыслящие, то глубоко философские по смыслу. Обычно это заключительные суждения, слышимые под конец сна и, как правило, они настолько ясны и убедительны, что сновидец не находит против них никаких возражений. Эти суждения, можно сказать, носят характер истины, не подлежащей обсуждению, и потому их зачастую надлежит толковать как окончательный и убедительнейший вывод из долгого бессознательного размышления, которое охватывает множество доводов. Нередко голос принадлежит какой-то властной фигуре – военачальнику, капитану корабля, старому врачу и т. д. Порой, как в данном случае, слышится всего один голос, идущий как бы ниоткуда. Любопытно проследить, как этот интеллектуал и скептик воспринимает голос «свыше»: зачастую услышанные суждения ему были не по нраву, но все же он принимал их, не споря и даже со смирением. То есть голос, если отталкиваться от нескольких сотен подробно и тщательно записанных сновидений, выступал важным и даже определяющим представителем бессознательного. Поскольку этот пациент ни в коем случае не единственный среди тех, за кем я наблюдал и кому слышался голос в сновидениях (и в других специфических состояниях), обстоятельства вынуждают меня признать, что бессознательное временами способно проявлять разумность и целесообразность, намного превосходящие эти качества в сознательном уме. Не вызывает сомнений наличие основного религиозного феномена, который мы встречаем у человека, чья сознательная психическая установка очевидно обращена на явления, крайне далекие от так называемых религиозных. Схожие наблюдения мне доводилось делать во множестве других случаев, а потому я должен признать, что указанные факты надлежит толковать именно так, а не иначе. Часто приходится сталкиваться с возражением, что мысли, которые провозглашает этот голос, суть мысли самого индивидуума. Возможно, это и так,