Мы из Бреста. Ликвидация - Вячеслав Сизов

В августе все военнопленные проходили регистрацию по такой (примерно) форме: а) фамилия и имя; б) год рождения; в) национальность; г) домашний адрес; д) чин (в/звание); е) где и когда взят в плен; ж) ранен или нет; з) в каком полку служил. Для регистрации была из пленных организована команда писарей. После регистрации наиболее сильных и здоровых разместили отдельно от слабых и больных (раненых).

Здоровые и крепкие образовали так называемый рабочий батальон, из которого водили на работу в город и на внутрилагерные работы. Были вывешены объявления: «За укрывательство от работы – расстрел!» Но страшнее этого объявления был голод, который гнал всех на работу; все имели надежду на то, что в городе удастся что-нибудь раздобыть во время работы.

В это время лагерь напоминал кошмарные видения. Воды недоставало. Люди, исхудавшие до предела, напоминали скелеты, а сам лагерь – огромное кладбище, на котором поднялись все сразу погребенные. Страшно страдали от голода и жары. Слабость от голода делала людей подобными теням. От голода сходили с ума, убивали себя. Голод был царем лагеря, а немцы – теми, кто дал ему корону. Возникла и принимала чудовищные размеры дизентерия. Уборных не было, были рвы.

В самую гущу военнопленных приходили немцы с собаками и устраивали травлю.

За кусок хлеба покупали личные вещи пленного или прямо отнимали их (это было чаще). Состав и количество пленных лагеря беспрерывно менялся. Прибывали новые партии, задерживались в лагере двое-трое суток и уходили. Иногда часть от проходящей партии оставалась, а вместо нее уходили другие, давно находившиеся в Молодечненском лагере. В то время лагерь назывался пересыльным (на немецком языке в сокращении Dulag).

В августе появились первые случаи смерти от голода. Из военнопленных была организована команда могильщиков, занимавшаяся погребением умерших. Смертность растет быстро. Сначала умерших погребали в одежде, затем – нагими. Одежда и обувь умерших собирались на складах. Но кошмар не достиг еще в это время своей кульминационной точки. Это произошло в октябре и ноябре. Именно – наступила ранняя зима с первыми сильными морозами. Бараки, где располагались пленные, не отапливались. Бани не было. В ноябре начался сыпной тиф, и на лагерь наложили карантин. Хлеб стали давать с древесными опилками. Люди съедали свои 100 граммов и умирали, корчась от страшных болей. Замерзали днем и во время сна ночью. Смертность достигла наибольших размеров: 350–400 человек в сутки. Всего в лагере погибло около 25 000 человек. Немцы никаких мер не принимали. Паек не увеличивался, бараки не топились, больных не лечили (оказывали незначительную помощь больным русские военнопленные врачи). Было ясно каждому, что все эти условия созданы с умыслом, специально для истребления людей.

Распорядок лагеря до карантина был такой:

1. Подъем в 5 часов утра для некоторых отрядов (которые ходили на работу) для получения пищи. Все остальные стояли в колоннах, ожидая свою очередь.

2. Получив пищу (100 граммов хлеба и 1 литр супа), шли на работу до вечера.

3. Возвращались с работы разные команды в разное время. Пищи не получали».

Из протоколов допросов Н. И. Аннушкина, рядового отдельного танкового разведывательного батальона 112-й стрелковой дивизии, в транспортном отделе НКГБ Горьковской железной дороги (РИ)

В.: Расскажите подробно о своем пребывании в плену у немцев с первого дня своего пленения.

О.: Числа 7 или 8 августа 1941 года из лагеря города Невель немцами был собран этап в количестве примерно 4000 человек. В этот этап попал и я, но так как пешим идти не мог, то меня везли на конной подводе. Всем этим этапом примерно числа 15–16 августа мы прибыли в город или местечко Молодечно, какой области, не знаю, в расстоянии 80 километров от Минска. В этом лагере немцами я был помещен в госпиталь, расположенный на окраине города Молодечно, в какой-то бывшей воинской казарме, где и пробыл три недели на излечении после контузии, принимая только растирание или массаж тела.

В.: Кого вы знаете из медицинского или обслуживающего персонала госпиталя города Молодечно?

О.: Я знаю доктора Смирнова, имя, отчество не знаю, пожилых лет. Других лиц никого не знаю.

В.: Продолжайте показания.

О.: В этом госпитале я был зарегистрирован фельдшером, фамилию которого не знаю, который записал полностью мои биографические данные, т. е. фамилию, имя, отчество, год рождения и где последнее время проживал.

В.: Где вы были и чем занимались после госпиталя?

О.: Из госпиталя я [был] выписан числа 10 сентября 1941 года и был помещен в общий 10-й барак. 15 сентября 1941 года всех военнопленных, находящихся в этом бараке, примерно около двух тысяч человек, немцы пропустили через медосмотр, выдали хлеба и объявили, что погонят нас в глубь Германии работать. Этапом направили на станцию Молодечно, где посадили в открытые полувагоны и повезли поездом в Германию.

В.: Во время перевозки вас поездом была ли вооруженная охрана?

О.: Да, была, но не сильная: через два-три полувагона стоял немецкий солдат с винтовкой.

В.: Куда вы приехали с этим эшелоном?

О.: Следуя на полувагоне, я уговорился с хорошо мне знакомым по гражданке Ничковым Иваном Филипповичем бежать из эшелона, что [мы] и осуществили на первой остановке за городом Вильно.

В.: Расскажите подробно, как вам удалось совершить побег из-под охраны немецкого конвоя.

О.: Примерно 16 сентября 1941 года вечером, часов в 10 вечера, поезд, в котором повезли нас, остановился на первой от города Вильно станции по направлению на город Лида, где поезд простоял не более одной минуты. Когда поезд тронулся и наш вагон проследовал стрелочную будку, то я и Ничков прыгнули и скатились с насыпи в кусты. Наш побег был замечен патрулями, но не наших вагонов, а последующих, которые по нам открыли стрельбу. Сделав четыре выстрела, дали промах. После прохода поезда мы побоялись идти в город Вильно и, перейдя железнодорожный путь, одну колею, направились в близлежащий лес и всю эту ночь шли в южном направлении от Вильно. Примерно в полночь по дороге мы вышли к какому-то населенному пункту, состоящему из 6–8 домов, в одном из которых слабо горел огонь. В этот дом мы постучались, и на наш стук дверь открыла женщина, у которой мы попросили есть. Войдя в ее дом, мы от нее получили хлеба, соли и спичек и по ее предложению или, вернее, предостережению ушли из этой деревни. Ей мы, не скрывая, пояснили, что убежали из эшелона военнопленных.

В.: Следовательно, эта женщина говорила и понимала по-русски?

О.: Да, она понимала и с искажениями говорила на русском языке.

В.: Какого содержания она вам сделала предупреждение?

О.: Она нам предложила уходить, предупредив нас, что в деревне имеются полицейские, которые проверяют дома.

В.: В какой одежде вы заходили к указанной вами выше крестьянке-женщине?