Солнцедар - Олег Дриманович

Обратно — в автобусном душном битке. Тяжёлый подъем по мраморной лестнице, — и они, наконец, в прохладном сумраке номера. На тумбочке поблёскивает тара для анализов. Досматривая сны, храпит Позгалёв. Алик уединялся в туалете, нацеживал в банки за себя и за товарища, потом выкладывал продукты на стол, вооружался ножом. Начиналась большая шинковка.

Пункт «д»

Скоро в тёплой беседе друзей, за бутылочкой и картами, причина чудесного выхода Алика сухим из воды, и заодно Никитиного оговора, открылась и самому Алику. Частью мичман дошёл самостоятельно, и теперь вот, здорово поддав, обращался к Позгалёву, злобно напирая на слово «благодетель».

— Спасибо, конечно, благодетель, только на ту тахту я завалился по собственному сбитому радару. Кабы не ты, поливал бы уже дома грядки. Шутники. Решили они подшутить. С башкой порядок, как было, помню!

— Смотри-ка, помнит он, — смеялся Позгалёв, разворачивая карточный веер, — и рассказал бы, как было. Не нам — клещу.

— Расскажу ещё, — храбрился Мурзянов.

— Святая простота — дизелисты. Кто ж тебе поверит? Наши два голоса, против твоего одного в подпитии. Хочешь загреметь по несоответствию?

— Смотри сам не загреми.

— Эх, не тот послужной список. Посуду не бил, краснокнижные деревья не ломал.

— По несоответствию они не рыпнутся, — хмурил брови Алик, похоже, начиная сомневаться в сказанном.

— Ещё как рыпнутся. За здорово живёшь под зад коленкой — пункт «д», статья 59 — без пенсии и крыши.

— Какого ты его приплел? — кивал мичман на Растёбина, изыскивая любые бреши в логической конструкции позгалёвского плана.

— Демократия, Мурз, воля большинства, заботящегося о меньшинстве. Большинство в нашем лице позаботилось вот о тебе. Эта наш розыгрыш, наша шутка, не примазывайся. Будет, как и хотел — пункт «в»: сокращение.

Боевой приказ

Генерал Еранцев оказался танкистского роста пучеглазым крепышом с несоразмерно большой головой. Двигался энергично, нацеленно, подав корпус вперёд, то и дело подозрительно щуря свои навыкате глаза. Супруга — тонкая, с печальным красивым лицом невольницы-бесприданницы, годилась ему в дочери и была ростом едва ли выше, но рядом с этим коротышкой смотрелась долговязой вехой. Их столик располагался в дальнем углу зала, столик североморцев — на самом входе, и, если они не успевали разминуться, каждый проход до своего места генеральская чета преодолевала в муках отвращения.

Свирепо вращая глазами, по-крабьи растопырив руки, Еранцев пытался заслонить собой супругу, а она, бедная, семенила на грани обморока, отворачиваясь и прижимая к груди платочек, словно унимая разгулявшуюся тошноту. В такие минуты Алик пристыженно опускал голову в тарелку. Каптри начинал гарцевать.

— Худовата. Но чем мясо ближе к косточке, тем, говорят, слаще. Так, Мурз? Ходок-домушник. Успел опробовать ихние пружины?

— Нам без надобности, — отстранённо произносил мичман. При этом синяк под его глазом печально густел, не то из-за малоприятных воспоминаний, не то от стыда за всю эту пружинную историю.

— Военники забрали, — продолжал Ян, — «фонарь» навесили. История повторяется дважды, сначала в виде трагедии, потом в виде фарша, хе-хе. Гляди, как смотрит на тебя. Да не она — клоп её, глаза пучит, как налим на сковородке, щас подпалит тебе хвоста. Не верит, как это Лебедев ослушался, до сих пор с чемоданами не бухнул нас в море!

Она садилась неизменно к ним спиной, вся такая навытяжку — коротыш вдобавок двигал её стул за колонну, чтоб, не дай бог, взорам похабников досталась хотя бы мочка ее драгоценного уха. Зато сам беспрестанно бросал в сторону подводнико в испепеляющий взгляд. Не понимал и сатанел: что за бардак, до сих пор не принято мер, до сих пор место не очищено от этой швали!

Через день-другой, взбираясь по лестнице с пляжа, Никита заметил на верхней террасе, недалеко от хозблока, генерала в компании Лебедева. Коротышка, что-то выговаривая, нервно ходил перед комендантом. Руки по-бонапартовски за спину. Глаза навыкате. Жестикулировал, будто отдавал боевой приказ, вышагивая по полигону где-нибудь в своей богом забытой части. Никита, скрытый деревьями, подошел ближе, встал за акацией. Лебедев вяло кивал в ответ, будто соглашаясь с генералом из одного почтения.

— И когда будет начальник санатория?

— В конце сентября. Полковник Коптелов в Москве на лечении. Больные почки.

— Баррдак!

— Так точно.

— Мне что, мать вашу, звонить в комендатуру?! Они быстро всех в чувство приведут!

— Понимаю, товарищ генерал, согласен. Одна загвоздка: видяевцев комендатура трогать не будет, не в их, так сказать, полномочиях. С уголовщиной, и то не больно возятся, а здесь — подводники, реабилитация… Все решения по ним — через штаб Северного флота. А со штабной-то волокитой, сами знаете — отпуск их выйдет. Под домашний арест? Думал. Особо долго не подержишь, максимум — трое суток.

— То есть ты мне, майор, предлагаешь проглотить? Глотай, генерал, так?!

— Никак нет, товарищ генерал, ни в коем разе, есть другие способы повлиять на ситуацию.

— Так повлияй, майор, чёрт тебя возьми! Или соскучился по строевой?! Вечный курорт мозги тебе расплавил?! Мне плевать, кто из них кому в уши дул, убери отсюда эти физиономии!

Лебедев продолжал кивать, деловито хмуря брови, всем видом показывая лампасам — просьба законная, сам он озабочен чрезвычайно, и вообще план депортации физиономий созрел, требуется лишь додумать мелочи. Знакомым движением мазанул кончик носа, на секунду прикрыв от генерала снисходительную улыбку. Он тихо упивался моментом: до чего ж презабавно наблюдать, как генеральская карета на курорте превращается в тыкву, лампасы — в располосицу на трениках.

Разговор отчасти подтверждал слова Яна: подводники здесь, в санатории, и вправду, неприкосновенная каста. С другой стороны, было очевидно — генерал не отступится, а значит, и Лебедев хватку не ослабит, продолжит играть в свою выморочную игру, пряча в рукаве непонятные «способы повлиять». «Интересно, мою физиономию Еранцев тоже имел в виду?» — гадал Никита. Тревога ещё ворочалась в его груди, хотя ему даже льстило, что с боку припёка, он теперь тоже часть этой неприкосновенной касты. Какие такие у Лебедева есть способы? Кроме доносов по месту службы, вроде ничего не вырисовывается. Карьерой мне не рисковать, разве что карьерой отца. Надо бы позвонить домой. На всякий случай предупредить. Лая отцовского не избежать, но выхода похоже нет.

— Ближайшая междугородка в Хосте, — сообщил Алик. — Можешь попробовать уболтать заведующую, у неё стоит аппарат. Учти, разрешит, если что-то экстренное. Так просто межгород — удавится.

Заведующая, само собой, отпадала: её лучистость последние дни Никиту крепко морозила. Хоста была и так всегда под боком. Не терпелось, наконец, сделать одиночную, взрослую вылазку в Сочи. Вечером, после ужина, смочив щёки отцовским подарком — французским одеколоном «12», и, оставив, подводников резаться в карты, Растёбин отправился в город.