Четыре жизни Василия Аксенова - Виктор Есипов

Соломон Волков: Для меня важен другой отзыв Бродского об „Ожоге“ Аксенова, он говорил, что „этот роман написан шваброй“. Это подтверждает ваши слова об эстетическом неприятии романа Аксенова. Но мы тут возвращаемся в реальность: отзыв Бродского сыграл решительную роль в судьбе романа „Ожог“. Это сильно ослабило позиции Аксенова.

Александр Генис: Но тем не менее Аксенов замечательную карьеру построил в Америке, его книги широко печатались. Когда он жил в Вашингтоне, то Аксенов с гордостью, но и с иронией сказал: „Я самый знаменитый писатель Вашингтона“. Это, конечно, не тот город, который знаменит писателями, скорее политиками. Тем не менее Аксенов в Америке прожил без отзывов Бродского яркую и вполне успешную жизнь»[49].

Так выглядит эта драматическая история в восприятии современников двух знаменитых антагонистов. Все свидетели этой драмы, чьи свидетельства приведены мною выше (Еллендея и Карл Профферы, Зоя Богуславская, Анатолий Гладилин, Бенедикт Сарнов, Соломон Волков, Анатолий Генис), в том числе сам Василий Аксенов, подтверждают, что своим отрицательным отзывом на роман «Ожог» Иосиф Бродский на три-четыре года задержал развитие литературной карьеры Аксенова в Америке.

Остается еще один невыясненный вопрос, который может быть интересен поклонникам творчества Василия Аксенова. А именно: имел ли сам Аксенов какие-либо шансы стать нобелевским лауреатом?

Известно, что во время эмиграции он неоднократно становился номинантом на премию Нобеля по литературе. Его писательский потенциал достаточно высоко был оценен не кем иным, как Иосифом Бродским, в письме Аксенову от 28 апреля 1973 года.

Из письма Иосифа Бродского Василию Аксенову от 28 апреля 1973 года:

«Я хотел давно тебе сказать, но все как-то не было случая – а теперь из-за разницы во времени и в пространстве может приобрести излишнюю значительность, чего я не желаю и чего, надеюсь (зная тебя), не произойдет, – что не *уй пытаться обставить Зощенку, Набокова, Сэлинджера (как все про тебя говорят) или даже Джойса. Единственный человек, которого надо пытаться, – это Беккет. Я думаю, он уже двадцать лет как самый главный человек – в нашем общем деле. Но для этого надо отказаться от ритмической прозы и от остроумия, и вообще от всего того, что приятно делать. Я это говорю именно тебе, потому что у тебя есть необходимый для этого дела душевный опыт, который тебе же на мозги давит, потому что остается нереализованным…»[50]

И уже спустя много лет после конфликта с Бродским некоторые критики, в том числе зарубежные, считали Аксенова наиболее вероятным среди российских писателей претендентом на высшую премию по литературе.

Из статьи Тадеуша Климовича «В ожидании Нобелевской премии. Заметки о современной российской литературе»:

«А вдобавок кто-то из них получит Нобеля. Многое указывает на то, что им будет Василий Аксенов (1932 г. р.), прозаик и драматург, который дебютировал полвека назад. Его первые произведения („Коллеги“, „Звездный билет“, „Апельсины из Марокко“) вырастали из атмосферы оттепели и располагали к себе давно отсутствовавшей в российской литературе безыскусственностью. Так же тепло принимали читатели и его следующие тексты, и даже роман „Любовь к электричеству“, опубликованный в серии „Пламенные революционеры“, не запятнал либерального образа писателя. В 1979 г. он был одним из пяти редакторов (остальные четверо – Андрей Битов, Фазиль Искандер, Виктор Ерофеев, Евгений Попов) тысячестраничного альманаха „Метрополь“, у которого не было ни малейшей надежды на публикацию в Советском Союзе и который в конце концов издали в США. После наказания самых молодых „метропольцев“ (Ерофеева и Попова) Аксенов, как и полагается приличному человеку с принципами, в знак протеста демонстративно покинул ряды Союза советских писателей и в 1980 г. очутился в США, где оставался 24 года. Только там он сумел опубликовать выдержанный в тональности политикал-фикшн „Остров Крым“ и автобиографический „Ожог“. Уже в эмиграции написаны и другие его романы: „Бумажный пейзаж“, „Новый сладостный стиль“ (из жизни эмиграции) и, главное, трилогия „Московская сага“, которую неумеренные льстецы сравнивают с „Войной и миром“, а умеренные – с „Доктором Живаго“. Аксенов никогда не скрывал, что „Сагу“ (1989–1993) он писал с мыслью об американском читателе, и этим объяснял выбор определенной художественной манеры. После этой секвенции всех „кратких курсов истории“ (его собственный вклад – это сталинизм „на скорую руку“) Василий Павлович на страницах ежемесячника „Октябрь“, пользующегося успехом у читателей, перебрался в эпоху Екатерины II (в почти постмодернистском романе „Вольтерьянцы и вольтерьянки“), получил за него русский „Букер“, в рамках благодарности французам за Вольтера поселился в 2004 г. У них в Биаррице и написал роман „Москва ква-ква“, действие которого протекает в сладкие пятидесятые годы (1952–1953). Правда, на сей раз появились голоса, говорящие что-то о „старческом маразме“ и „халтуре“ (В. Топоров), но это ничего не меняет: Аксенов для многих поколений читателей остается культовым писателем, и он по-прежнему самый серьезный русский кандидат на Нобелевскую премию»[51].

При этом сам Аксенов при возникновении разговора на эту тему говорил, что пока в жюри премии заседает Гюнтер Грасс, ему, Аксенову, этой премии не видать. Со всеми левыми на Западе у него были испорчены отношения…

Аксенов так никогда и не простил Бродскому той роли, которую тот сыграл в истории с публикацией одного из любимейших его романов. И уже в самые последние годы жизни, если речь заходила о нашем четвертом нобелевском лауреате, не мог скрыть давней обиды. Правда, поскольку острота момента давно миновала, он высказывался об этом в спокойном тоне, немногословно, но не скрывая горечи.

[52]

Мать и сын, она – автор потрясшей мир книги-хроники «Крутой маршрут», он – один из самых ярких представителей литературного поколения шестидесятых прошлого столетия. Советская власть беспощадно и неотвратимо вторглась в их семейную жизнь, исковеркала ее, со звериной жестокостью оторвала друг от друга. Евгения Гинзбург была арестована на глазах у пятилетнего Василия. Через несколько месяцев был арестован и отец, Павел Аксенов, не пожелавший предать необоснованно арестованную жену. Разлука с родителями длилась долго. С матерью он увиделся только в 1949-м в «столице колымского края»

Магадане, через 12 лет после ее ареста, с отцом еще позже.

В Магадане Гинзбург находилась на поселении после окончания лагерного срока. Сюда и приехал Василий, чтобы поступить в десятый класс магаданской средней школы №i. Комнатка в бараке, которую Евгения Семеновна занимала вместе с обретенным в неволе новым мужем и с приемной дочерью, ничем не отличалась от соседних. Но здесь по вечерам собирались люди, изучавшие в свое время Гегеля и Канта, помнившие наизусть давно запрещенные «на материке» стихи поэтов «серебряного века», люди, с гордостью причислявшие себя к сословию интеллигенции, русской интеллигенции. Позднее Аксенов вспоминал, что именно здесь получил он свое первое литературное образование, какого не смог бы получить в то время ни на одном филологическом факультете страны. Быть может, именно это и предопределило его будущую литературную судьбу.