Ребекка с фермы Солнечный Ручей - Кейт Дуглас Уиггин

Все силы собери, душа моя,

Чтоб с закладной вступить могла я в бой

И чтоб освобожденная семья

Была довольна мною и судьбой

Твой любящий маленький друг

Ребекка

Дорогой Джон!

Помнишь, как мы привязали нового пса в сарае и как он грыз веревку и выл? Я точно как он, только вместо сарая кирпичный дом и я не могу укусить тетю М., потому что я должна быть ей благодарна, и образование сделает из меня человека, и я помогу тебе выкупить закладную, когда мы вырастем.

Твоя любящая

Бекки

Ребекка приехала в Риверборо в пятницу, а уже в следующий понедельник приступила к занятиям в школе, располагавшейся примерно за милю от кирпичного дома. Мисс Миранда одолжила у соседей лошадь и бричку, отвезла племянницу к школе, побеседовала с учительницей, мисс Дирборн, и договорилась относительно учебников - словом, поставила ребенка на стезю, которой предстояло вести его к беспредельным познаниям. Заметим попутно, что мисс Дирборн была мало знакома с искусством преподавания и никакой специальной подготовки не получила. Умение преподавать было у нее от природы, так говорила ее семья. Вероятно, по этой причине она, подобно наставнику Тома Талливера[12], действовала "с единообразием подхода и без учета обстоятельств, что всегда отличает действия животных, обусловленные непосредственным внушением Природы". Вы, возможно, помните бобра, который, как рассказывает нам натуралист, "усердно трудится над созданием запруды в комнате третьего этажа одного из лондонских домов, так, словно закладывает свое сооружение на родном озере в Канаде. Строить - его предназначение; отсутствие воды или возможности иметь потомство - это несчастная случайность, за которую он не отвечает". Точно таким же образом закладывала мисс Дирборн то, что, по ее наивным предположениям, являлось основой будущего развития детских умов.

В следующие дни Ребекка ходила в школу сама и пешком. Она любила эту часть распорядка дня. Когда стояла хорошая погода и роса не была слишком обильной, можно было воспользоваться кратчайшим путем - через леса и поля. Она сворачивала с большой дороги, проползала под изгородью дядюшки Вудмана, отгоняла от себя коров миссис Картер, топтала молоденькую траву на пастбище и старую тропинку, бегущую через сады лютиков и ромашек и рощи чертополоха и папоротников. Затем она спускалась с небольшого холма, прыгала с камня на камень через лесной ручей, пугая сонных лягушек, лениво моргавших на утреннем солнышке. Дальше шел "лесной уголок", где ее ноги ступали по скользкому ковру бурых сосновых игл, где на пнях было полно омытых росой утренних сюрпризов - появлявшихся за одну ночь ярко-оранжевых и малиновых грибковых наростов - и где порой встречалось на пути настоящее чудо - маленький кустик восковых "индейских трубок"[13], который ей всегда удавалось заметить настолько быстро, чтобы не погубить своими беспечными шагами. Затем по ступенькам она перебиралась через высокую изгородь, пробегала по широкому лугу, проскальзывала под другой изгородью и снова выходила на большую дорогу, сократив путь почти на полмили.

Какой чудесной была эта прогулка! Ребекка прижимала к себе грамматику Квейкенбоза и арифметику Гринлифа с радостным чувством от того, что хорошо выучила уроки. На правой руке покачивалось ведерко с завтраком, и у нее было блаженное сознание, что там лежат два песочных коржика, намазанные маслом и сиропом, печеная корзиночка с кремом, жареный пирожок и большой кусок имбирной коврижки. Иногда по пути она повторяла какой-нибудь отрывок, который предстояло декламировать в следующую пятницу.

Умирая, лежали в Алжире бойцы Легиона.

Не хватало им там женских слез, женских рук.

Как нравились ей ритм и настроение этих строк! Как дрожал ее юный голос, когда она доходила до рефрена:

Нам не встретиться снова на Рейне, мой друг.

Какой прекрасной казалась ей эта строка, когда ее полный слез дискант летел в прозрачном утреннем воздухе.

Другим излюбленным стихотворением (не забудем, что знакомство Ребекки с великим миром литературы ограничивалось отрывками из популярных произведений, собранных в школьных хрестоматиях) было:

В знойной юности дни

Тень давал мне сей дуб,

Жизнь ему сохрани,

Я молю, лесоруб.

Очень часто, когда вместе с Ребеккой "кратчайшим путем" шагала Эмма-Джейн Перкинс, девочки сопровождали эту декламацию соответствующим драматическим действием. Эмма-Джейн всегда выражала желание быть лесорубом, так как в этом случае все, что от нее требовалось, - это высоко поднимать воображаемый топор. После единственной попытки исполнить роль романтического защитника дерева она призналась, что чувствовала себя "ужасно по-дурацки", и отказалась браться за нее снова, к тайной радости Ребекки, которая сознавала, что роль лесоруба слишком банальна для ее безудержных амбиций. Она наслаждалась страстным призывом поэта и предварительно умоляла безжалостного лесоруба, занесшего топор, принять как можно более свирепый вид, чтобы ей было легче вложить больше надлежащей страсти в звучные строки. Однажды, пребывая в более оживленном настроении, чем обычно, она даже упала на колени и заплакала, уткнувшись лицом в юбочку лесоруба. Довольно любопытно, что чувство меры заставило ее отвергнуть эту сцену, как только она была разыграна.

- Это было неестественно! Это было глупо. Но, Эмма-Джейн, знаешь, где это могло бы подойти? В "Только три зерна ты дай мне". Ты будешь мать, а я голодающий ирландский ребенок. Да опусти же топор! Ты уже больше не лесоруб!

- Что же мне тогда делать с руками? - спросила Эмма-Джейн.

- Что хочешь, - отвечала Ребекка утомленно. - Ты просто мать - и все. Что твоя мама делает со своими руками? Ну, давай.

Только три зерна ты дай мне, мама.

Три зерна найди ты для меня,

Жизнь мою, что теплится упрямо,

Поддержи до завтрашнего дня.

Такого рода переживания делали Эмму-Джейн нервной и беспокойной, но она была добровольной рабыней Ребекки и радовалась своим цепям, независимо от того, сколько неудобства они ей доставляли.