Портрет прекрасной принцессы - Вера Чиркова

Хотя отсутствие подобных примет вполне могло и ровно ничего не значить. У ковена столько тайных способов следить за людьми, что знать их все просто невозможно. Однако можно попробовать просчитать, скольких магов ковен может выделить без ущерба всем прочим проблемам. У меня выходило — не очень-то и много. Наверняка сейчас все их усилия направлены на спасение короля и коллег. Значит, можно не слишком затягивать спектакль с капризной гостьей в главной роли и не мучить доброго старика, а выиграть несколько лишних минут.

Собиравшая подснежники Мари, правильно раскусив мой громкий вздох, немедленно полезла в коляску, громко сообщая, что тут ей не очень нравится и она хочет проехать дальше.

Хочет, значит, поедет, безразлично кивнул я в ответ и направил лошадь к королевскому тракту. Там я давно заприметил один отличный овражек, протянувшийся едва ли не на десяток миль.

— Вот здесь мы и расстанемся, — спрыгнув с коляски на маленькой полянке, окруженной густыми зарослями вербы, объявил я побледневшей Мари, — погуляйте еще с часок и возвращайтесь. И запомни — никому ничего нельзя говорить. Даже если этот человек будет похож на Клариссу, на Хена или на меня. Я смогу вернуться в самом лучшем случае не раньше чем через пять-шесть дней, и тот, кто придет раньше, будет просто двойником. Но если мне все же повезет вернуться раньше, то сумею придумать, как доказать, что я не подделка. Есть вещи… которые знаем только я и ты.

— Поняла, — глотая слезы, пробормотала она, — а ты постарайся… его найти.

— Конечно, а зачем еще я иду? — не оглядываясь, буркнул я в ответ и нырнул под покрытые пушистыми почками ветви.

Мне нужно пробраться оврагом как можно дальше от дороги, чтоб маги не засекли слабый всплеск энергии от используемого кристалла переноса. Ну а в случае если они его все же заметят, направление переноса должно заставить сомневаться всех здравомыслящих магов и сыскарей в том, что отсюда уходил именно я.

— А квадратики-то у тебя найдутся? — подозрительно поинтересовался, нависая надо мной, трактирщик.

Я молча выложил на выскобленные добела доски пару медников и удрученно вздохнул. Именно так, как, на мой взгляд, должен вздыхать бродяга, расстающийся с последними деньгами.

— Ну и чего тебе подать на такие большие деньги? — Непонятно пока, чего больше прозвучало в его вопросе, иронии или все же издевательства, однако я уверен, что вскоре мне удастся услышать совершенно иные интонации.

— Молочка бы… и хлебушка белого. Желудок у меня… не терпит иного.

— И как давно не терпит? — В голосе хозяина сквозь насмешку звучит неприкрытое недоверие.

— Да уже больше двух лет. Весной, точно помню, поел я похлебки из зайчатины, и сразу скрутило. Небось заяц был травленый, а я-то гадал, чего он так легко попался.

Молча сцапав мои квадратики, великан исчез в дверях кухни, а через минуту оттуда выплыла немолодая разносчица, держа в руках крынку с молоком и полковриги хлеба. Поставив крынку передо мной, ловко выхватила из бездонного кармана кухонный нож и прямо на столе покромсала хлеб на ломти.

— Ешь сколько сможешь, остатки я тебе с собой в тряпицу заверну, — поглядывая на меня с сочувствием, сообщила женщина и неспешно удалилась в обратном направлении.

Я запивал душистый хлеб густым холодным молоком и пытался понять, поверил ли мне трактирщик. Если поверил, то почему повел себя так равнодушно?! А если нет, то не слишком ли много продуктов я получил за свои медники? Впрочем, мой желудок вовсе не считал, что это так уж много, все-таки я нормально обедал, вернее, завтракал больше суток назад, незадолго до побега. Правда, в свертке, который сунул мне на прощанье Гавор, оказались именно такие продукты, которые хороши в путешествии. Высушенные почти до состояния сухарей копченое мясо и сыр, замешенная на яйцах и масле, тонко нарезанная сухая лапша и жареные ядра горного ореха. Весят такие продукты немного, а сваренные в котелке дают очень наваристую и питательную похлебку. Причем, что особенно важно, при нехватке времени их можно жевать и на ходу. Я так и делал, отмахав несколько миль по дну оврага и еще почти миль двадцать после использования амулета переноса. Мог бы пройти и больше, кабы шагал не по полям и грозовые тучи не затянули полуночное небо непроницаемым пологом. Однако невзирая на то, что непросохшая после зимы почва в низинках пыталась оставить себе на память мои сапоги, выходить на дорогу я не собирался, хотя и двигался на запад, а не на север, где находится Шладберн и куда, по логике преследователей, я должен был стремиться. Но не стремлюсь, потому что вовсе не желаю попасть им в лапы. А желаю попасть в гости к одному старому должнику, коего я однажды случайно спас от больших неприятностей. И который в нашу последнюю встречу, подстроенную через верных людей, стребовал с меня обещание в случае нужды обращаться к нему безо всякого стеснения. Дав мне для связи адрес того самого заведения, где я сейчас поглощаю скромный обед.

— Поел? — Разносчица сноровисто завернула в салфетку оставшийся хлеб. — А теперь иди. Да не благодари, лучше помоги парнишке бычка на выпас отвести, такой шалый бычище об этот год, просто беда.

— Помогу, чего ж не помочь, — гадая, правильно ли понял намек, ответил я, вставая со скамьи и направляясь к двери, — а где, бычок-то?

— Во дворе, иди через черный вход, так ближе, — указала на дверку за стойкой женщина, смахивая со стола крошки, и я, проходя мимо начищенного до блеска медного чайника, довольно подмигнул своему отражению.

Брр. Ну и рожа! При одном только взгляде на торчащие в разные стороны смоляные лохмы и нечесаную бороду так и хочется быстренько вывернуть все карманы и вежливенько протянуть на ладошке их содержимое. Собственному отражению, разумеется, больше вокруг не наблюдается никого, обладающего такой разбойной внешностью.

Но я сам сотворил себе именно такую, при помощи алхимических зелий Ештанчи и крошечного зеркальца. А перед тем снял и тщательно схоронил под выворотнем приметную одежду управляющего, в которую завернул использованный амулет личины и остальные вещи в надежде когда-нибудь за ними прийти. И остался в таком рванье, что те из местных жителей, кто ранее заметил бредущего по полям и перелескам мужчину в зеленом камзоле, никогда бы не признали меня за него.

— Ну же, шагай, зараза упрямая! — Парнишка, дергавший за ошейник пятнистого бычка, оглянулся на меня и приказал: — А ты чего стоишь, бери веревку! Я сзади подгонять буду!

Так это что, слова разносчицы не были просто поводом, чтоб отправить меня с провожатым, и я на самом деле должен тащить на еле пробившуюся травку упрямую животину?

Если впредь мне пообещают заплатить золотом за подобную работу, я сто раз подумаю, прежде чем взяться. Настырное животное оказалось на удивление сильным, а его представление о том, куда нужно бежать, было противоположным приказу, полученному мной. И тянуло оно меня с такой скоростью, что нечего было и думать остановиться или взять на себя управление его передвижением.