Слезовыжималка - Дэниел Хейз

Ну да, на свете всего один Эван Улмер. Это должно меня утешить?

Недели через две после похищения мы с Бобом привыкли каждый вечер смотреть телевизор. Отчасти для того, чтобы следить за ходом расследования, но по большей части просто удовольствия ради. (То же самое верно и для книг. Удовольствие — вот основной raison d’etre всей литературы.) Иногда Боб одновременно тренировался на беговой дорожке, хотя чаще просто садился в кресло по свою сторону заграждения, а я сидел по другую сторону сетки. В эти минуты мы походили на семью. Мерцание телеэкрана придавало обстановке определенный уют. Если подумать (а во время рекламных роликов мой взгляд частенько задерживался на импровизированной библиотеке, которую я соорудил для Боба), сам процесс чтения начинал казаться чем-то из области солипсизма.

Смотрели мы всегда новости: информационные выпуски, еженедельные тележурналы, аналитические программы. Порой, устав от этих образчиков телевидения в реальном времени, мы включали сериал про полицейских или повтор шоу Опры. Пару раз мы попали на выпуски «Встать, суд идет: развод», и Боб рассказал, как на него повлияло расставание родителей. (Когда мы стали обсуждать моих родителей, я признался, что мечтал, чтобы они развелись.) Комедии и «мыльные оперы» мы не смотрели.

Только вот по поводу переключения каналов мы не сошлись во мнениях. Я постоянно щелкал пультом, считая, что вот-вот попадется хорошая передача. Боб предпочитал терпеливо пережидать рекламные ролики в надежде, что из программы выйдет что-нибудь путное. Я купил второй пульт, и с того времени мы постоянно перебивали друг друга, нажимая стрелочки «вверх» и «вниз». Иногда каналы так и скакали туда-сюда. Со временем мы выработали довольно гуманный подход. Я получал удовольствие от этих маленьких пикировок, думаю, Боб тоже — хоть я у него и не спрашивал.

Однажды — эксперимента ради, никак не в качестве провокации — я прижал кнопку и заставил каналы сменяться каждые несколько секунд. Кадры мелькали так быстро, что невозможно было ничего понять. И все же мне нравилась мешанина из образов. Боб веселил меня, отвечая на фразы ведущих в телешоу. Логично. Когда ведущий смотрит в камеру, это вполне сойдет за визуальный контакт.

— Где ты берешь идеи?

Я задал Промис этот вопрос, когда застегивал куртку и смотрел на молнию. Мы пришли в парк в центре Сэндхерста и присели на зеленую скамейку. Стояла середина мая, но на улице было довольно холодно.

— Для книг? Откуда я знаю… Иногда идей полно, а иногда их совсем нет. Сейчас, например, у меня творческий кризис.

— А из жизни ты сюжеты берешь?

— В каком смысле из жизни?

* * *

Я не сразу заглотил наживку, однако через какое-то время понял, что Боб считает дни и не упускает возможности упомянуть их точное количество с момента похищения. Казалось, он старается напомнить мне о моей преступной натуре. Он знал о моей былой религиозности и, наверное, полагал, что отсутствие веры не отменяет грехов. Понятное дело, Боб не ведал о моем пресвитерианском воспитании — предназначение, видимость веры и прочие зыбкие места в болоте догмы оставались для него загадкой.

Как бы там ни было, я оценил его расчеты, хотя сам в математике силен не был. Я не привык вешать на стены и на холодильник календари, а ведь именно так большинство людей ведут счет дням.

— В каком смысле из жизни?

— Ну вот отсюда, например.

Я оторвал взгляд от Промис и махнул рукой в сторону парка. На той стороне дорожки в песочнице играли дети, рядом судачили их матери и няньки. Девочка в слишком длинном желтом дождевике пыталась вырыть ямку розовым пластмассовым совочком. Совочек падал у нее из рук, и каждый раз, прежде чем поднять его, девочка удивленно смотрела себе под ноги, словно не понимая, как он там очутился.

— Описания у меня плохо выходят, — призналась Промис. — Как-то раз я попробовала описать своего пса — в качестве упражнения.

— У тебя есть пес?

— Да, Ганс. Толком ничего не получилось. Ну не выходят у меня описания. Я чаще беру вещь из жизни в качестве источника вдохновения. Я говорила, что раньше рисовала?

— Нет.

— Пейзажи в основном. — Промис провела рукой по воздуху, словно делая мазок воображаемой кистью. — Может, когда вернусь в Нью-Йорк, снова начну. Короче, иногда над книгой я так же работаю. Смотрю на какую-нибудь вещь — на необычную брошку или там на мамину фотографию — и пишу о ней. Я использую эти вещи, но не копирую их. Описания у меня никудышные.

— А что у тебя хорошо выходит?

Ее губы изогнулись в улыбке. В этом было что-то странное, однако я не мог определить, что именно. Я задавал вопрос вполне серьезно, но потом посмотрел на улыбку Промис, на ее губы (ведь именно на них я видел улыбку) — и потерял нить рассуждений. У меня закружилась голова, я чуть придвинулся к собеседнице, склонился к ее губам… Нет, нельзя сказать, что я не хотел ее целовать. Я ее поцеловал, не спорю.

Поначалу поцелуй вышел довольно неуверенный. Наши губы встретились, языки соприкоснулись, словно руки влюбленных в темной пещере, и тут мои мысли вновь вернулись в русло сомнений. Интересно, так ли поступали все остальные? (А может, дальше поцелуев она не заходила и искала своего мужчину?) А потом мне стало все равно. Я расслабился и полностью отдался поцелую. Наши губы жили какой-то отдельной жизнью. Я погрузился в медленный ритм движений. Мне было тепло, даже горячо, возможно, все из-за холодной воды. Да, Промис отлично целовалась. («Повторенье — мать ученья», — говаривал отец.) Поцелуй — импровизация для двоих, но тут Промис задавала направление, а мне оставалось следовать ее указаниям.

Наконец мы отстранились друг от друга.

— Привет, — сказала она — так, будто нас только что представил общий знакомый.

— Привет.

Мы улыбнулись, а потом одновременно оглянулись на песочницу.

— Значит, ты нанимал агента?

— Даже двух, — ответил я.

— Так это же здорово! — Боб включил беговую дорожку и пошел по движущейся ленте.

— Что, два лучше, чем один?

— Я имел в виду…

— А ты думал, что я полный неудачник? — Я облокотился на сетку и попытался представить себе, каково это — быть еще менее успешным.

— Я хотел сказать…

— Нет, Боб, я парень, который нанял агента, агент попытался продать книгу, книгу никто не купил, вот агент и сделал ручкой. Было приятно познакомиться и все такое.

— Ты плохо выбрал агента, — тоном прожженного рекламщика заявил Боб. — А может, книга попала не к тому редактору. Не повезло. Само собой ничего не получится. Легко никому не бывает.

— Моника Санчес. — Я выговорил имя и выжидательно уставился на Боба.

— Хороший агент. Я ее знаю.

— Да, а она знает тебя. Мою книгу она предлагала тебе.

— Моника… — Боб ошарашенно смотрел прямо перед собой и все перебирал хилыми голенями, пытаясь хоть как-то согнать жир с бедер. — Моника — твой агент?