Образ смерти - Нора Робертс

– Мы на месте, сэр. Я все подготовлю к девяти ноль-ноль.

– Я позвоню шефу и доктору Мире.

Ева на минуту застыла, когда Рорк поставил машину на место для парковки. Пибоди тихонько похрапывала на заднем сиденье.

– Ты ведь кое-что знаешь о пытках, – сказала она наконец.

– Да, знаю.

– И ты знаешь людей, которые знают других людей.

– Верно.

– Я бы хотела, чтобы ты об этом подумал. И если у тебя есть контакты, которые могли бы что-то добавить к нашим данным, я хочу, чтобы ты их задействовал. У него есть инструменты, у него есть мастерская. Хорошо оборудованная мастерская. Я думаю, у него и электронные игрушки есть. Он мониторит сердечный ритм жертвы, делает кардиограмму, а может, и томографию. Камеры, звук. Я думаю, он бы хотел понаблюдать, но он не может наблюдать и работать одновременно. Его работа требует большой сосредоточенности.

– Я дам тебе все, что могу.

Ева кивнула, повернулась и стукнула Пибоди по коленке.

– А? Что? – Пибоди выпрямилась на сиденье и заморгала. – Я задумалась.

– Угу. Я, как задумаюсь, тоже сразу начинаю храпеть и пускать слюни.

– Пускать слюни? – Пристыженная Пибоди вытерла рот. – Я не пускала слюни.

– У тебя есть час в комнате отдыха.

– Нет-нет, я в порядке. – Пибоди вылезла из машины, поморгала и раскрыла глаза пошире, чтобы показать, что она бодра. – Просто на минутку задремала.

– Час, – повторила Ева и направилась к лифту. – Возьми час, потом приходи в конференц-зал. Поможешь мне подготовиться.

– Нечего на меня злиться только потому, что я задремала на пару минут.

– Если бы я злилась, пнула бы тебя в задницу, а не дала бы час на сон. И не надо со мной спорить, когда я до смерти хочу кофе. Поспи часок. Думаю, тебе это необходимо. – Когда двери открылись, Ева вышла из лифта вместе с Рорком и ткнула пальцем в Пибоди. – Время пошло.

Рорк выждал, пока двери не закрылись.

– Тебе тоже не помешал бы час сна.

– Мне лучше кофе.

– И что-нибудь поесть.

Она уставилась на него, прищурившись.

– Будешь меня пилить насчет еды и сна, выгоню из опергруппы.

– Если бы я не пилил тебя насчет еды и сна, ты бы вообще не спала и не ела. Что у тебя в кабинете на автоповаре?

– Кофе, – с тоской в голосе ответила Ева. Ей не терпелось зарядиться любимым напитком.

– Встретимся прямо там. Я быстро.

Рорк повернулся и направился в обратную сторону, а Ева сердито посмотрела ему вслед, но ничего не сказала.

Ну и черт с ним, пусть бегает по своим делам, а она пока напишет первый отчет и созовет членов своей опергруппы.

Ева прошла через «загон» для детективов, называемый так из-за тесноты. Было уже недалеко до пересменки. У себя в кабинете она подошла прямо к автоповару, запрограммировала кофе и выпила первые полкружки, не отходя от аппарата.

В тот первый раз, девять лет назад, у нее не было настоящего кофе, чтобы взбодриться, вспомнила Ева. Не было даже этого тесного кабинета, только заваленный бумагами стол в «загоне». В тот раз она не была ведущим следователем, следствие вел Фини. Ева знала, как давила на него эта ответственность, знала, что он теперь вспоминает все предпринятые тогда шаги, все лопнувшие версии, все тупики, в которые утыкалось следствие. Все мертвые тела.

Все это необходимо было вспомнить. Вспомнить, чтобы вновь не повторять прежние ошибки.

Усевшись за стол, Ева послала сообщения Бакстеру и Дженкинсону с приказом известить своих напарников и прибыть к месту службы. Потом она недрогнувшей рукой распределила их текущую нагрузку по другим детективам, прекрасно сознавая, что это вызовет бурю протестов, возмущения и негодования в «загоне».

Ева затребовала из архива дела девятилетней давности, включая психологический портрет, составленный доктором Мирой, разослала запросы по другим нераскрытым делам со схожим почерком и принялась сравнивать modus operandi.

Она позвонила в лабораторию и поторопила с результатами, оставила краткое, но емкое сообщение в голосовой почте заведующего лабораторией Дика Беренски по прозвищу Дикхед. Было у него и еще одно прозвище – Дикарь.

Ева уже пила вторую кружку кофе, когда начала составлять отчет. Она уже закончила его, когда в кабинет вошел Рорк. Он поставил на стол герметически запечатанную глубокую тарелку и протянул Еве одноразовую ложку.

– Ешь.

Ева недоверчиво распечатала крышку и заглянула внутрь.

– Черт бы тебя побрал! Уж если ты вознамерился меня кормить, какого черта ты притаранил овсянку?

– Потому что это полезно. – Рорк опустился на единственный стул для посетителей, держа в руке свою глубокую тарелку. – Ты хоть знаешь, что в вашей столовке ничего, хоть в отдаленной степени похожего на съедобное, не подают?

– Ты преувеличиваешь. Яичница не так уж плоха. Если посолить как следует.

Рорк посмотрел на нее, склонив голову набок.

– Ты все солишь так, что смотреть страшно, но от этого еда не делается съедобной.

Ну раз уж миска перед ней стояла, Ева зачерпнула ложкой немного овсянки. Черт с ней, хоть пустой желудок заполнит.

– Тут есть только полицейская еда. – Она проглотила и нахмурилась. В общем-то, как ни странно, овсянка оказалась не такой противной, как можно было ожидать. – А это не полицейская еда.

– Нет, не полицейская. Я купил это в магазинчике за углом.

Ева взглянула на него, надув губы с глубокой обидой – в точности как еще недавно смотрела на нее Пибоди.

– Там продают еще и бублики, и сдобные булочки.

– Продают, – улыбнулся Рорк. – Но тебе полезнее овсянка.

«Ну, может быть, – подумала Ева. – Но зато от сдобных булочек гораздо больше удовольствия».

– Я хочу кое-что сказать, пока еще не началось, – заговорила она. – В любое время, как только почувствуешь, что хочешь уйти, можешь уйти.

– Я не захочу, но спасибо, что предупредила.

Ева проглотила еще ложку овсянки, потом повернулась в кресле, чтобы посмотреть в лицо Рорка.

– И еще одно ты должен понять, – сказала она твердо, – если я в какой-то момент почувствую, что от твоего участия в расследовании больше вреда, чем пользы, я от тебя сразу избавлюсь.

– В личном плане или в профессиональном?

– Да иди ты!

Рорк отставил свою тарелку с овсянкой, встал и запрограммировал кофе для себя. Пусть только попробует от него избавиться, подумал он. Они оба прекрасно знают, что ей его не стряхнуть.