Мой любимый судья - Эбби Нокс

— прослушивание на диване. Она проложила себе путь в шоу через постель.

Подождите.

Как раз в этот момент подходит исполнительный продюсер Харлоу, выглядящая взволнованной. Ее лицо вытягивается, когда она видит, что двое других потрясены и расстроены.

— О, что происходит, люди? К чему я только что присоединилась?

Контролируя себя из-за того, что моя Хлоя «проложила себе путь на вершину через постель», я спокойно объясняю ситуацию.

Джейми раздраженно размахивает руками.

— А между тем, ты мог бы выложить часть этих денег из своей собственной задницы, чтобы привести ее сюда для себя, вместо того чтобы вовлекать в шоу! В чем причина того, что ты не дал возможности кому-то с истинным талантом?

Харлоу взмахивает своими наманикюренными руками в воздухе.

— О, успокойтесь. Я просто пришла сказать вам, что я просмотрела некоторые кадры в монтажной, и мне показалось, что это самый веселый эпизод за всю историю. Мы хотим растянуть его еще как минимум на три-четыре эпизода. Черт возьми, нет никаких причин, по которым мы не можем продержаться целый сезон. Исключать людей. Это будет потрясающе.

Волнение Харлоу по поводу моих преднамеренных манипуляций зашло слишком далеко. Я не могу ждать ни дня, чтобы побыть с Хлоей наедине.

— Нет. Я не собираюсь подвергать Хлою исключению. Это уже слишком. Я отказываюсь.

Исполнительный продюсер обдумывает мои слова. Мгновение мы смотрим друг на друга в молчаливом противостоянии.

Наконец, Харлоу пожимает плечами.

— Отлично. Все, что делает тебя счастливым, Филипп. Людям уже нравится этот эпизод, так что мы можем снять весь американский сезон в следующем году, если захочешь. Считай это пробным запуском.

Я киваю.

— Что сделало бы меня счастливым, так это завершение этой чертовой съемки.

Глава 11

Хлоя

Мы уже наполовину закончили конкурс по приготовлению тортов, а я до сих пор нигде не видела Филиппа. Боже, надеюсь, его не уволили из-за меня. Я бы никогда себе это не простила.

Между тем, весь этот стресс заставляет меня кое о чем забывать. Осталось всего три часа на приготовление великолепного трехъярусного торта, воплощающего наши мечты, а у меня еще даже тесто не готово. У всех остальных коржи уже в духовке.

Внезапно Филипп входит в бальный зал, как будто ничего не случилось. Его присутствие действительно придает мне уверенности, и я могу вспомнить все, что должна делать. Наконец ставлю коржи в духовку и приступаю к приготовлению глазури.

Это самая простая часть, потому что все будет белым.

К тому времени, как раздается звуковой сигнал, я как раз размещаю имбирные печенья в виде жениха и невесты наверху торта. У невесты длинные каштановые волосы и зеленые глаза, как у меня; у жениха серебристые волосы с блеском и льдисто-голубые глаза, а в руках он держит скалку. В руках невесты маленькая любовная записка, сделанную из съедобной бумаги, со специальным посланием.

Начинается судейство, и, конечно же, я — самая последняя. Все знают, что Дейзи победит. На ее библиотечном торте книга с золотым тиснением, еще она даже вылепила крошечную съедобную лестницу на колесиках.

Когда, наконец, подходит моя очередь, мой торт оказывается таким тяжелым, что один из помощников продюсера предлагает помочь мне донести его до судейского стола.

— И что же у нас тут? — Филипп задает этот вопрос так, будто еще не знает.

— Это мой свадебный торт. В нем заключены все мои надежды и мечты.

Джорджианна выглядит так, словно готова уплетать за обе щеки.

— Боже мой, ты определенно изменила курс и улучшила свои навыки оформления. Это имбирный пряник? — Она тянется к невесте, и я понимаю, что все идет так, как планировалось.

— Подождите! — восклицаю я, но Джорджианна уже откусывает печенье, а Филипп отрезает каждому по кусочку торта.

Джорджианна пробует второй кусочек, и тут крошечная любовная записка выпадает из рук невесты и падает на стол.

— Что это? — спрашивает она.

— Это для Филиппа! — выпаливаю я.

Филипп косится на меня, но я вижу, как игриво изгибаются его нахмуренные губы. Он ничего не может с собой поделать. Он собирается улыбнуться на камеру.

— Для меня? — спрашивает он.

Он берет крошечный листочек бумаги и разворачивает его.

— Теперь из-за тебя я выгляжу старым, мне придется надевать очки для чтения.

— Упс, — говорю я, прикрывая рот рукой. Принесет ли это недоразумение мне позже порку? Боже мой, надеюсь — да. Я уже чувствую тепло и покалывание ниже талии.

Надев очки, Филипп читает записку.

— Филипп, ты женишься на мне?

Я слышу, как некоторые конкурсантки издают шокированные звуки. Другие настолько недовольны мной и моим стремлением к этому мужчине, что стонут. Но я не обращаю никакого внимания ни на чью реакцию, кроме реакции Филиппа.

— Что это, съедобные бумага и чернила?

— Да, папочка. То есть… Да, д-да, сэр.

Я наполовину слепну от смущения из-за своей оговорки. Люди хихикают. Даже растерянная Джорджианна наконец-то начинает понимать.

— Боже, какая же ты дерзкая.

Филипп машет передо мной запиской.

— Теперь я должен отшлепать тебя за это, дорогая. Потому что должен был первым сделать предложение.

— Да, папочка.

Джорджианна ахает, наконец-то до нее доходит. Люди вокруг нас издают всевозможные звуки, но я не знаю, на нашей ли они стороне или нет. И мне все равно.

Филипп лезет в карман своего костюма, но потом передумывает и хватает меня за руку.

— Нет. Не здесь. Пойдем.

Мы выходим из бального зала и почти бегом спускаемся по парадной лестнице, направляясь через заднюю дверь прямо в розарий. Небо серое, собираются тучи, но все, что чувствую своим сердцем, — это солнечный свет.

К моему удивлению, он ведет меня к тому самому месту, где нашел три дня назад. Только на этот раз начинается дождь. Потому что это Англия.

Филипп опускается на одно колено в своем прекрасном костюме и достает маленькую синюю коробочку.

Я даже не вижу, что внутри, только размытое серебристо-розовое пятно.

— Я пошутил, любимая. Я счастлив, что ты спросила. А теперь, ты выйдешь за меня замуж?

Во-первых, у меня дрожат руки. Весь мой мир меняется у меня на глазах. Как и в прошлый раз, когда я стояла в этом саду, у меня подгибаются колени. И, как и в прошлый раз, Филипп ловит меня.

Он заключает в крепкие объятия, и мы со смехом валимся на землю.

Смех переходит в поцелуи, поцелуи становятся все более интенсивными по мере того, как нас орошает нежный дождик.

Прежде, чем все зайдет слишком далеко, я обрываю наш поцелуй, чтобы напомнить ему, что он портит свой костюм.

— К черту,