Белый ворон - Анджей Стасюк

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15 ... 73
Перейти на страницу:

– Я хотел выставить его на выпивку. Выглядел он в самый раз для этого. Только выставить он себя не позволил. То есть встал, пошел к стойке и вернулся с двумя рюмками. Как будто мы уже давно знакомы.

Если он и был одинокий, то потому, что таков был его выбор. Он появлялся и исчезал. В квартире Василя, в шумной берлоге Малыша, у Гонсера, где всегда был порядок. Являлся, потому что позвонили по телефону или повстречали на улице, – неизменно предупредительный, немногословный, пока время не дало право на большую близость, и он пользовался этим правом, понимая, однако, что все равно является не одним из нас, а всего лишь приглашенным гостем, обязанным соблюдать определенные формы и использовать слова, которые мы в своем общении почитали уже излишними.

– Друзья по песочнице, – называл он нас. – До тех пор пока вы будете вместе, не выберетесь из этого песочка. Я-то сам из Лодзи, и все это у меня позади.

Из нас четверых только Бандурко однажды побывал у него дома. Вообще у Костека была слабость к Василю. Они случайно встретились на Старом Мясте, и Костек пригласил его к себе на чердак на Закрочимской.

– Из его каморки отлично видны парк и фабрика, где печатают деньги. До фига книг и бумаг, сесть негде. Он вроде что-то пишет, а может, нет, говорить об этом не хочет. Мы пили чай с водкой. Живет он один, видно по всему. Бабой и не пахнет.

Короче, мы приглашали его на наши тусовки, которые становились все реже и спокойней, оказывались слабыми отражениями тех давних веселий, благодаря которым мир за окном казался заурядной галлюцинацией.

– Ладно, я побежал, – говорил опившийся пивом Гонсер и шел ловить такси, хотя мог вызвать по телефону. А Василь поднимался со своего ложа, если встреча происходила у него, и произносил:

– Твою мать, лет пять назад пройти из Мокотова до Жолибожа даже зимой было раз плюнуть. Помнишь, как нас разбудил ключарь в Попелюшкином[7]костеле, правда тогда он еще был не Попелюшкин. Черт его знает, как мы туда залезли. Шесть утра, и вдруг кто-то зажигает свечи.

Я все помнил. Память у меня хорошая. Я помнил даже, как лет пятнадцать назад мы лупили Василя на стадионе у железнодорожных путей. Потому что он был толстый и его легко было довести до слез. Били ради удовольствия, не сильно и так, чтобы все могли приложиться. Его мать потом приходила к директрисе школы, начинался ад. Дело в том, что мать Василя была членом партии, так что все это попахивало политической провокацией и контрреволюцией, хотя никто из нас и в голове такого не держал. Партия – это было Первое мая, сосиски и красные полосы газет, которые приносили наши отцы. Василь ни разу никого не заложил. И всех нас не могли депортировать в другую школу или в Сибирь. Это только материнское сердце чуяло правду, но чувства и рваная перепачканная одежда не могли заменить чистосердечных признаний. Василь молчал как рыба. В конце концов он стал одним из нас. В восьмом классе на том же самом стадионе Рыжий Гришка прорывался с мячом к воротам, а Василь играл защитником, потому что кем он еще мог играть, и попался под ноги Гришке. Гришка прошел, забил банку в ворота, и тут мы увидели, что Василь не на шутку корчится от боли, по-настоящему, а вовсе не для эффекта. Нога у него треснула, как спичка, в двух местах.

Не помню, кому это пришло в голову, но мы решили навестить его, потому что ему предстояло лежать дома месяца два, если не больше, а была весна, конец года, и надо было помочь ему в учебе, ну и прочая тряхомудия.

Нам было не по себе. Ни у кого из нас не было такого дома. Здесь не слышались поезда. Дом стоял на краю поселка, там, где начинался сосновый лес. Вообще он здорово смахивал на небольшую помещичью усадьбу. Четыре белые колонны, красная четырехскатная крыша, широкое крыльцо. Перед домом росли серебристые ели. У нас как-то в голове не умещалось, что тут просто-напросто живут. Мать Василя открыла нам дверь, и сразу пахнуло скипидарным запахом мастики, как в музее. Это была крупная, бесформенная женщина с сединой в волосах, стриженных, как у мужчины. Мы были втроем – Малыш, Гонсер и я. Гришка на этот визит положил с прибором. Он был второгодник, пил плодово-ягодное и уже тогда, похоже, обворовывал пьяных. «А на хера он под ноги полез?»

Мать смотрела на нас холодным, неприязненным взглядом, но Василь уже кричал откуда-то из глубины дома:

– Заходите! Заходите!

Костека, само собой, с нами тогда не было. Да и позже, лет через пятнадцать – семнадцать, тоже. А сейчас он ехал рядом со мной, недвижный, как будто за полчаса сна хотел в ускоренном темпе наверстать все то время.

Да, Орля была грандиозная дыра. Автобус развернулся на крохотной площади, два фонаря едва освещали несколько одноэтажных домишек. Мы вышли в холодину. Кто-то показал нам дорогу на железнодорожную станцию. Дорога шла под уклон. После десятиминутного марша мы увидели ледяные огни на перронах. Грохот ударяющихся друг о друга товарных вагонов создавал ощущение, будто мы попали под огромный железный колпак.

– Это железнодорожный узел, – сообщил я, – потому буфет и открыт всю ночь.

В зале ожидания свет был мутный и желтый. В углу стояла изразцовая печь, и со времен Франца Иосифа не изменилось ничего. Из приоткрытой зеленой двери тянуло запахом жратвы, а вывеска возвещала: «Бар. 24 часа. Перерыв на уборку 5.30 – 6.00».

В баре все было как в баре. Несколько железнодорожников, неизменные бабы и трое спящих, непонятно, то ли пассажиры, то ли пьяные, а возможно, и то и другое. На стеклянных полках позади стойки было полно оранжджюсов, чуингамов, корнфлексов и солтнатсов. Но имелся и чай, и фасоль, потому как старое, слава Богу, неохотно уступает место новому.

– М-да, – буркнул Костек, и мы втиснулись в угол рядом со штабелем коробок с пепси.

Минут через десять я почувствовал, что наконец-то впервые за всю неделю мне тепло. Полностью и безусловно. Правда, в кончиках пальцев ног ощущалась пока некая онемелость, но еще минуты две-три, и это тоже пройдет.

10

– По тройному чаю и по порции фасоли. Ну и немножко выпьем. Ночь длинная.

– Согласен, – кивнул я. – Давай чай. После чая лучше разговаривается. После кофе не очень.

– Хочешь поговорить… можем и поговорить… – Костек произнес это неторопливо, словно обдумывая и взвешивая невесть какое замысловатое предложение. Он размешал черный настой, а я поровну разлил очередной «мерзавчик». Над стойкой виднелся только краешек белого чепчика буфетчицы.

– А я не знал, что ты приедешь. Василь сказал только вчера вечером. Он любит тайны. А знаешь, что он нам показал?

– Ну?

– Бункер. Самый настоящий бункер. Сводил на экскурсию. В горах, в маленькой узкой долинке, собственно говоря, в ущелье. Там росли такие густые кусты, что едва можно было пробраться, да еще и колючие. И в скале, в обрыве над ручьем – лаз. Все заросло, так что не видно. Пришлось войти в ручей, чтобы туда проникнуть. Метра два-три вниз по ступенькам, и попадаешь в помещение, как небольшая комната. Укреплено деревом, обшито досками, но немножко страшновато, потому что все малость трухлявое, однако держится. Свод подперт крепью. Еще с войны. Василь говорил, что с тех пор туда никто не заглядывал. Там были даже ящики от патронов или каких-то других боеприпасов. С надписями на немецком и русском языках. Василь сказал, что это может пригодиться.

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15 ... 73
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?