Забытые заживо - Вячеслав Денисов

– Евгений, меня сейчас беспокоит другое. К слову, я не хочу, чтобы этот наш разговор стал достоянием окружающих. Я вам доверяю, но на других это с трудом выдавленное чувство не распространяется. Поэтому давайте лучше поговорим о деле.

– Какая знакомая фраза – «поговорим о деле», – усмехнулся Левша и, поднявшись, взял бутылку и потряс ею. Выпил он уже предостаточно, но сегодня был тот редкий день, когда ему не хотелось останавливаться. – Значит, ваш сын – предсказатель. Тогда скажите, почему он не объясняет подозрительных звуков, о которых мы говорили. Крик, плеск воды? Если мы, смертные, это знаем, то ему-то, предсказателю, это должно быть хорошо известно.

– Если он ничего не видел, значит, это нас не касается.

– Не понял. Нас не касается, что наш гид исчез? – Каюта первого класса была втрое больше каюты второго. И Левша, обойдя Макарова, стал прохаживаться от стены к стене. – Послушайте, Макаров, ведь мы оба думаем об одном и том же – гид выпал за борт. И ничего странного не было бы ни в крике, ни в плеске воды, когда бы утром помощник капитана сказал: какое горе! Но помощник уверяет, что никто за борт не падал. И что гид отправлен на палубу второго класса. Однако я там был! И там никто об этом человеке ничего не слышал!… А это означает, что гида выбросили за борт! И эта чайка, вами увиденная… И эти ваши сомнения и подсчеты… Что ж, давайте будем считать, что нас это не касается. Ведь ваш сын не считает это важным… Вы заметили, что я острю?

– Заметил.

– Тогда какого черта вы врете о своем сыне? Давайте лучше позвоним в Гамильтон, в Нассау, в Гавану, в конце концов! В полицию! Пусть разберутся с этими странными явлениями, минуя вещие сны вашего сына!

– Хотите выпить?

Левша мгновенно остыл.

– Хочу.

– Тогда пойдем выпьем.

По дороге в бар Макаров сказал:

– Я звонил в полицию Кубы, Багамских и Бермудских островов.

– И что?

– Связь не работает.

– Что значит – не работает связь? Быть того не может!

На палубе стояли двое: те самые, выясняющие свои отношения супруги. Маша, взявшись за поручень, смотрела в туман. Со стороны это выглядело странно: упря- мый взгляд в муть, начинающуюся у лица, может быть интересен только тогда, когда все остальные на свете занятия кажутся осточертевшими. Рядом с ней, спиной к спине, стоял молодой человек, ее муж, и старательно нажимал кнопки на своем мобильном телефоне. На пальце его сверкало, отражаясь в свете сигнального огня, обручальное кольцо с бриллиантами.

– Питер стал ошибаться, – неожиданно сказал Макаров, спускаясь вслед за Левшой. – И я не знаю, как к этому относиться. То ли мне беспокоиться, чувствуя приближение кризиса, то ли радоваться избавлению от напасти.

– Что вы имеете в виду? – вполголоса, они приближались к странной паре, спросил Левша.

– Полчаса назад, перед тем как заснуть, Питер видел мужчину, бьющего по лицу женщину. Он сказал, что они похожи на этих двоих… Ну, вы понимаете, мне он объяснил это иначе…

– Понимаю, и что дальше?

– Он сказал, что мужчина ударит и погнет кольцо. И вот сейчас я смотрю на руку мужчины и убеждаюсь, что кольцо его в полном порядке.

Сделав шаг вперед, Макаров натолкнулся на спину внезапно остановившегося спутника. Но вскоре их слегка пахнущая дорогим виски процессия двинулась дальше.

– Послушайте, ваши телефоны работают?

– Наверное, в ваш пробралась влага, – сказал Левша, и женщина, услышав его голос, обернулась.

– Вы не могли бы одолжить мне свой?

– Хех!… – усмехнулся Левша. – Мы как раз оставили их у меня в каюте!

Обрадованный появлению теперь уже «старого» приятеля, бармен обслужил их и отвлекся. Левша наклонился к уху Макарова и прошептал:

– Ты ведь встретился с этими двоими, перед тем как я подошел к каюте, верно?

– Последний раз я их видел на палубе за столом, во время разговора с помощником капитана.

– Черт!… – вырвалось у Левши.

Бармен изумленно повернулся.

– Сэр, так вы – русский?… Простите, я в прошлый раз себе позволил…

– Забудь, – махнул ему Левша. – Всем известно, что русские – идиоты… – И, наклонившись к Макарову, сказал: – Твой сын не ошибся.

Тот поднял тяжелый взгляд.

– Он ударил ее. И ее сережка погнулась. Кольцо – это ее сережка…

Калининград, июль 2009 года…

…Пан Чески встречал их в холле. Бросив на него мимолетный взгляд, отец несколько отвлекся, чтобы посмотреть на Питера, но вдруг резко дернул головой. Он уже давно не удивлялся ничему, что было связано с его сыном, но вид доктора его все равно озадачил. Вацлав Чески оказался высоким седым мужчиной, лет которому можно было дать с равной уверенностью и пятьдесят, и шестьдесят. Очки без оправы на длинном, чуть опущенном книзу носу с горбинкой придавали ему вид скорее викинга, чем славянина. Костюм между тем на нем был синий, и это заставило отца улыбнуться краешками губ. Но перо – было. Кончик перьевой ручки виднелся из уголка нагрудного кармана пиджака и поблескивал в унисон очкам. «Не специально ли для этого он поместил в карман ручку?» – подумал отец, но вслух сказал тихо, невнятно:

– Здравствуйте.

– Не беспокойтесь, – поспешил объясниться доктор, – я говорю по-русски без акцента. Я долгое время жил в России, когда она была еще другой страной.

Его номер находился на первом этаже гостиницы и отличался сдержанной изысканностью. Альков, резная мебель и тяжелые шторы придавали помещению, чуть стесненному в размерах, атмосферу буржуазного снисхождения к гостям.

– Располагайтесь там, где вам покажется удобным, господа, – сказал доктор, выбрав для себя кресло, которое передвинул в центр комнаты.

– Я вкратце объяснил вам нашу проблему, – сказал отец, присев на краешек дивана, и Питер в очередной раз отметил для себя, что его проблемы с некоторых пор отец превращает в общие.

Чтобы хоть как-то отвлечь себя от порядком надоевшего рассказа об их проблемах, Питер принялся крутить головой. Время от времени он подносил руку к лицу и тер глаза. Ничего примечательного в номере он не обнаружил. Квартира в центре города, в которой он прожил всю жизнь, и то была интереснее, окажись он там сейчас. Все красиво, но красота, слепленная специально, не продуманная. «Комната для сна», – вдруг по- думал про себя Питер. Ощущение Этого к нему уже пришло и жило. Как гипертоник привыкает к высокому давлению и уже не впадает в панику во время криза, так и мальчик, привыкнув к проклятью, относился к нему как естественному присутствию внутри себя.

– Вы утверждаете, что Питер ощущает, или, как вы сказали, предвидит то, что должно вскоре случиться? – спросил доктор, дослушав рассказ Макарова до конца. – Если я скажу, что он предвидит все-таки не все, я не слишком погрешу против истины?