Синий лабиринт - Линкольн Чайлд

– Вот это стол Марсалы, – показал Сандовал.

– У него была подружка? – спросил д’Агоста.

– Мне об этом не известно.

– А чем он занимался в свободное время?

Сандовал пожал плечами:

– Он не рассказывал. Он был довольно закрытый человек. Эта лаборатория фактически стала его домом – он оставался и внеурочно. Мне казалось, что у него не было личной жизни.

– Вы говорите, что он был человек колючий, неуживчивый. Он вступал с кем-нибудь в серьезный конфликт?

– Да он вечно с кем-то бранился.

– А ничего такого, что бы вам запомнилось?

Сандовал задумался. Д’Агоста ждал с блокнотом в руке.

– Было одно, – сказал наконец Сандовал. – Месяца два назад. Тогда хранитель маммологического отдела привез из Гималаев несколько экземпляров чрезвычайно редких, почти вымерших летучих мышей. Марсала поместил их в емкость с кожеедами. А потом… испортил. Не проверял их с той частотой, какая требовалась. Это совсем не похоже на Марсалу, но у него в то время было на уме что-то другое. Если экспонат вовремя не вынуть из емкости, то он будет уничтожен. Голодные жуки выгрызают сухожилия, и кости выходят из суставов. А потом жуки принимаются за сами кости. Именно это и случилось с летучими мышами. Тот хранитель – а он немного чокнутый, как и все хранители, – пошел вразнос. Наговорил Марсале всяких гадостей в присутствии всего отдела. Марсала был вне себя, но ничего не мог возразить, ведь он сам был виноват.

– Как зовут этого хранителя?

– Брикстон. Ричард Брикстон.

Д’Агоста записал фамилию.

– Вы сказали, что у Марсалы в то время было на уме что-то другое. Не знаете, что бы это могло быть?

Сандовал задумался:

– Примерно тогда же он начал работать с одним командированным ученым.

– Это редкое событие?

– Напротив, очень частое. – Сандовал указал на дверь по другую сторону коридора. – Вон там командированные обследуют кости. Они постоянно приезжают и уезжают. Мы принимаем ученых со всего света. Марсала обычно с ними не работал, хотя это объяснялось только его характером, и ничем другим. Тот ученый был первым, с кем он сотрудничал в этом году.

– Марсала не говорил, что это было за исследование?

– Нет. Но в то время он казался очень довольным собой. Словно ждал награды или чего-то подобного.

– Вы не помните имя этого ученого?

Сандовал поскреб голову.

– Кажется, Уолтон. А может, Уолдрон. Они должны регистрироваться по прибытии и убытии, получать сертификат. Фрисби ведет список. Вы сможете у него уточнить.

Д’Агоста оглядел помещение:

– Больше мне ничего не надо знать о Марсале? Чего-то необычного, странного, идущего вразрез с его характером?

– Нет. – Сандовал шумно высморкался.

– Его тело было найдено в уголке брюхоногих в зале морской жизни. Как вы думаете, по какой причине он мог оказаться в данном отделе музея?

– Он никогда там не бывал. Кости и эта лаборатория были единственным, что его интересовало. Это даже не по дороге сюда.

Д’Агоста сделал очередную запись.

– Еще какие-нибудь вопросы? – спросил Сандовал.

Д’Агоста взглянул на часы:

– Где я могу найти Фрисби?

– Я вас провожу.

Д’Агоста последовал за ним из лаборатории в коридор, а оттуда – назад, в самую вонючую часть остеологического отдела.

Доктор Финистер Пейден отступил назад от дифракционной рентгеновской установки и тут же наткнулся на что-то, что показалось ему колонной, завернутой в черную материю. Он отпрянул с резким протестующим криком и обнаружил, что стоит перед высоким человеком в черном костюме, который каким-то образом материализовался у него за спиной и, вероятно, стоял в нескольких дюймах от него, пока он работал.

– Какого черта? – свирепо проговорил Пейден, дрожа от негодования всей своей невысокой упитанной фигурой. – Кто вас сюда впустил? Это мой кабинет!

Человек никак не прореагировал, он продолжал смотреть на Пейдена. Глаза незнакомца были цвета белого топаза, а лицо столь тонко вылеплено, что вполне могло принадлежать резцу Микеланджело.

– Послушайте, кто вы такой? – спросил Пейден, вновь обретая самообладание, присущее куратору. – Я пытаюсь закончить работу и не могу позволить, чтобы мне мешали.

– Прошу прощения, – произнес человек умиротворяющим тоном и отступил на шаг.

– Что ж, я тоже прошу прощения, – сказал, смягчившись, Пейден. – Но это и в самом деле вторжение. А где ваш беджик посетителя?

Человек извлек из кармана бумажник коричневой кожи.

– Это не беджик!

Бумажник раскрылся, явив свету ослепительное сияние золота и синевы.

– О, – сказал Пейден, присмотревшись. – ФБР? Господи боже!

– Меня зовут Пендергаст. Специальный агент А. К. Л. Пендергаст. Вы позволите присесть?

Пейден сглотнул:

– Прошу вас.

С изящным поклоном человек уселся на единственный, кроме стула Пейдена, стул в кабинете и закинул ногу на ногу, словно готовясь к долгому разговору.

– Это касается убийства? – выпалил Пейден. – Но ведь меня даже не было в музее, когда это случилось. Я ничего об этом не знаю, никогда не встречал убитого. А главное, меня не интересуют брюхоногие. За двадцать лет работы здесь я никогда не был в том зале, ни разу. Так что если вы…

Его голос замер, когда посетитель медленно поднял изящную руку.

– Речь пойдет не об убийстве. Вы не присядете, доктор Пейден? Ведь это же ваш кабинет.

Пейден настороженно уселся за свой стол, сложил руки на груди и тут же опустил их, спрашивая себя, с чем связан этот визит, почему служба безопасности музея не поставила его в известность и следует ли ему отвечать на вопросы или лучше позвать адвоката. Правда, адвоката у него не было.

– Я искренне хочу извиниться за это неожиданное вторжение. У меня есть одна проблема, и я попросил бы вас помочь мне в ее решении… конечно, неофициально.

– Сделаю, что смогу.

Человек протянул к нему сжатую в кулак руку. Он медленно разжал ее жестом фокусника, и на его ладони оказался синий камень. Пейден, обрадованный тем, что речь идет всего лишь об идентификации, взял камень и пригляделся к нему.

– Бирюза, – сказал он, вертя камень в пальцах. – Обработанная. – Он взял со стола лупу, вставил в глазницу и рассмотрел камень в увеличении. – Похоже, что это естественный камень, не стабилизированный и определенно не реконструированный, промасленный или вощеный. Превосходный образец, необычный по цвету и структуре. Очень необычный. Я бы сказал, что он стоит немалых денег, возможно, больше тысячи долларов.