Пионовый фонарь - Санътютэй Энте

— Но чем же она больна?

— Как изволите видеть, единственная дочь, мечтал я поскорее взять в дом жениха и отправиться на покой и молился о ее выздоровлении, хотя я не такой уж и верующий, и даже водой при этом холодной обливался, даром что я старый человек, хотя по летнему времени это ничего, и все зря. А вчера вечером она мне и говорит: вот отчего. И такое она мне сказала, что кормилице ее не расскажешь. Сущая дура, вся в родителя… Вы только не презирайте нас, пожалуйста!

— И отчего же она заболела?

— А я-то беспокоился, все не знал, как ее выходить, всяких лекарей приглашал, ну откуда мне знать? От этого ни боги, ни будды не спасут. Что же ты, говорю, сразу не сказала?

— Так что же оказалось?

— Прямо не знаю, как и сказать. А вы не будете смеяться?

— Не понимаю, — признался Иидзима. — В чем все-таки дело?

— По правде говоря, — решился Аикава, — все дело в вашем слуге Коскэ. Вы, господин Иидзима, часто расхваливали его при мне. Говорили, что человек он преданный, происходит из самурайского рода, хотя и опустился сейчас до положения дзоритори, и сыновнему долгу он верен, и вообще малый славный. Вы еще говорили, что нет у него ни родных, ни близких, и потому вы-де сами позаботитесь о нем, отдадите его в какой-нибудь дом наследником и сделаете самураем. И вот я, наслушавшись, как вы его хвалите, прихожу, бывало, домой и об этом рассказываю, слугам своим кричу, чтобы брали пример с Коскэ, что у господина Иидзимы, и кухарка наша О-Сак нахвалиться им не может: и собой, говорит, он хорош, и душой приятен, и благороден, и даже кормилица наша его на все лады расхваливает… В общем, получилось так, что моя дочь, только вы не смейтесь, господин Иидзима… Фу, даже в пот от стыда бросило… Короче говоря, моя дочь, оказывается, в этого Коскэ влюбилась до изнеможения. Срам какой! И ведь никому ни слова не говорила, даже своей бабке-кормилице, и только вчера вечером мне во всем призналась… «Как же ты смела молчать, — я ей говорю, — разве ты не дочь самурая? Разве даже в каком-то дзёрури[23]не сказано: „Пусть мы бедны, но я — дочь воина“? Как, говорю, ты, дочь самурая, опустилась до того, что влюбилась, забыв о чести и долге, да еще заболела? Да я, говорю, тебя зарублю, хоть ты у меня и одна на всем свете! И чем он тебе приглянулся, говорю, этот Коскэ, у него же за душой ничего, кроме синей куртки и деревянного меча, нет. Неужто, говорю, он такой уж на вид красивый?» Она тогда мне и отвечает: «Нет, говорит, батюшка, я господина Коскэ полюбила не за то, что он красивый». — «А за что же это?» — я спрашиваю. «За его преданность, — она отвечает. — Кто предан своему хозяину, говорит, тот и сыновнему долгу верен». — «Так, — я говорю, — это верно, кто верен родителю, тот верен долгу, а кто верен долгу, тот верен родителю непременно». Тут дочь мне и говорит: «Получаем мы в год на прокорм, говорит, всего сто мешков риса, вот возьмете вы, говорит, в сыновья кого-нибудь со стороны и уйдете на покой, а что будет, если этот человек плохим окажется? Рису мы получаем мало, говорит, и мне придется плохо, и я не смогу выполнить свой долг перед вами. Не хочу я, говорит, в оплату за ваши благодеяния, быть плохой дочерью. Вот, говорит, я и подумала, что лучше нам взять в дом дзоритори, хоть простого слугу, только бы он был человеком верной души, тогда бы мы с таким мужем служили бы вам верой и правдой. Вот, говорит, почему я полюбила Коскэ и даже заболела от любви…» Ну, тут она залилась слезами и принялась просить у меня прощения. Рассуждения ее показались мне разумными, и я пообещал ей попросить вас, господин Иидзима, отдать мне в наследники вашего Коскэ. Покорнейше прошу не отказать в моей просьбе, пожалуйста, очень прошу!

— Ну что же, — сказал Иидзима, когда Аикава замолчал, — благодарю за честь. Буду только рад.

— Так вы согласны? — вскричал Аикава. — Вот спасибо-то вам!

— Но прежде следует сообщить ему. Не сомневаюсь, что он будет весьма обрадован. Получив его согласие, я немедленно дам вам знать.

— Да зачем мне его согласие? — удивился Аикава. — Достаточно того, что согласны вы!

— Простите, однако ведь не я же иду к вам в наследники!

— Коскэ не может отказаться, — убежденно сказал Аикава. — Он верен долгу и согласится на все, что вы ему ни прикажете. Только бы вы приказали ему, господин Иидзима. В этом году мне будет пятьдесят пять, дочери исполняется восемнадцать, и мне хотелось бы прямо сейчас узнать, как решится дело с моим наследником. Покорнейше прошу, не отказывайте мне!

— Хорошо, согласен, — сказал Иидзима. — Если у вас есть сомнения, могу дать клятву на мече.

— Нет-нет, что вы, вполне достаточно вашего слова! Покорно вас благодарю… Ну, побегу сказать дочери, то-то обрадуется! Понимаете, если бы я пришел и сказал, так, мол, и так, господин Иидзима не возражает, но должен сперва спросить согласия у самого Коскэ, она бы страшно расстроилась, что там еще Коскэ скажет. А вот теперь, когда все решилось так определенно, совсем другое дело. Она на радостях съест несколько чашек риса, и болезни ее как не бывало! Только есть, знаете ли, пословица: «С добрым делом поспеши». Так давайте же завтра, когда вы изволите вернуться с дежурства, сразу обменяемся подарками в знак помолвки. И господина Коскэ приведите, пожалуйста, хотелось бы его дочери показать… Ну, бегу!

— Может быть, выпьете чарку? — предложил Иидзима, но Аикава, полный радости и весь мокрый от пота, торопился к дочери и попросил разрешения откланяться немедленно. Повернувшись, он налетел на столб, охнул от боли и выскочил из дома.

— Вот растяпа, — весело сказал Иидзима. — Эй, кто-нибудь, проводите его! — Он был очень доволен и гордо приказал: — Позвать Коскэ!

— Коскэ нездоров, — сказала, входя, О-Куни.

— Это ничего, — сказал Иидзима. — Позови его на минуту.

— О-Такэ, — обратилась О-Куни к служанке. — Ступай и передай Коскэ, что господин требует его к себе.

О-Такэ побежала в людскую.

— Коскэ! — крикнула она. — Вставай, Коскэ! Господин зовет!

— Сейчас иду, — отозвался Коскэ.

«А у меня лоб разбит, — подумал он. — Как появиться в таком виде перед господином?» Но верный слуга должен повиноваться, что бы ни случилось. «Придется идти как есть», — решил Коскэ и явился к Иидзиме.

— Подойди ко мне, Коскэ, — сказал Иидзима, едва увидев его. — А все остальные удалитесь. Оставьте нас одних.

— В такую жару, — пробормотал Коскэ, — господину, должно быть, вредно утомлять себя каждодневной службой…

— Мне доложили, что ты нездоров и лежишь, — начал Иидзима. — Но тем не менее я вызвал тебя, потому что мне надобно поговорить с тобой. Речь пойдет вот о чем. У старика Аикавы, что живет на Суйдобате, есть дочь О-Току. Ей восемнадцать лет. Девушка эта изрядной красоты, а также примерна в отношении долга перед своим родителем. Случилось так, что, восхищенная твоей преданностью, она полюбила тебя и от любви занемогла, Аикава обратился ко мне с настоятельной просьбой отпустить тебя к нему в наследники, и ты пойдешь.