Кто осудил Иисуса? Точка зрения юриста - Веддиг Фрикке

три или четыре раза апостол ссылается на «слова Господни».

Павел употребляет имя Иисус 15 раз; тогда как «Христос» появляется 378 раз. Жизнь Иисуса не представляет для него никакого интереса, ему интересна только его смерть: «…если же и знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем» (II Кор. 5, 16). Павел не вникает в обстоятельства, приведшие к насильственной смерти Иисуса; его проповедь касается исключительно «распятого Христа». Именно эта концепция легла в основу процесса изменения образа Христа. Этот процесс начался с Павла, так сформулировавшего подлинное основание своей проповеди: «Ибо я рассудил быть у вас незнающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого» (I Кор. 2, 2).

Павел интересуется биографией Иисуса еще меньше, чем евангелисты. Он сообщает лишь следующие факты: Иисус был законопослушным евреем; он родился не от девы, а от обычной женщины (Гал. 4, 4); у него было несколько братьев и сестер (Римл. 8, 30); он всегда был послушен Богу (Флп. 2, 8); он провел Последнюю вечерю, после которой был предан (I Кор. 11, 23–24); он подвергся злословию и был распят (Гал. 2, 19; 3, 13).[78] История крестных мук – центральное событие евангелий – остается нерассказанной; Павел раскрывает только незначительную подробность, касающуюся страстей Господних, и даже это упоминание появляется не в его рассказе, а в словах, адресованных одному из учеников: «…пред Христом Иисусом, Который засвидетельствовал пред Понтием Пилатом доброе исповедание…» (I Тим. 6, 13).

Распятый на Голгофе Иисус из Назарета едва бы узнал себя в зеркале проповеди Павла. Сын плотника из Галилеи, призывавший народ Израиля к примирению с Богом, с того момента превратился в Спасителя всего мира. «В связи с этим можно вообразить, как Иисус из Назарета подслушивает проповедь Павла и удивляется, как мало он знает о тайне Мессии, о предсуществовании Христа».[79]

Иисус, очевидно, говорил о самом себе, что пришел исполнить Закон:

Не думайте, что Я пришел нарушить Закон или Пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдут небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдут из Закона, пока не исполнится все. Итак, кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном. (Матф. 5, 17–19)

По словам Иисуса (Марк. 10, 18): «Никто не благ, как только один Бог». Иисус не пытается основать новую веру, и уж менее всего ему хочется стать основателем мировой религии. Он считает, что послан «только к погибшим овцам дома Израилева» (Матф. 15, 24).

У Павла все эти положения изменены. Он обращает свою проповедь уже не к евреям, а к язычникам. Забыта мысль о том, что Бог, несмотря на Свою недоступность, все же так близок, что к Нему можно обращаться словами «Отец» или даже «Авва», как об этом учили Псалмы, Пророки и сам Иисус. Доступ к Богу, по учению Павла, требует посредника – Иисуса Христа.[80] Как Божий Агнец, Иисус берет на себя грехи всего человечества и этим делает возможным оправдание на Последнем Суде. Павел объясняет роль Иисуса из Назарета, умершего на кресте, уникальным в истории человечества образом. Протестантский теолог Царнт назвал его «человеком, испортившим евангелие Иисуса».[81] А другой протестантский теолог, Овербек, утверждает: «Все прекрасное в христианстве соединилось в Иисусе, все безобразное – в Павле».[82]

После Павла более или менее «официально» дозволялось определять, сколько «лжи во спасение» Церковь может включить в свою проповедь ради прославления Бога. Павлу безразлично, проповедуется ли Христос искренне или нет (Флп. 1, 18). Хотя он часто утверждает, что говорит истину (Римл. 9, 1; Гал. 1, 20), он все же считает, что ложь – вполне правомочное средство для достижения желаемой цели: «Ибо, если верность Божия возвышается моею неверностью к славе Божией, за что еще меня же судить, как грешника?» (Римл. 3, 7). За свою двухтысячелетнюю историю Церковь нередко почти навязывала «ложь во спасение» или по крайней мере относилась к ней снисходительно. Игнатий Лойола размышляет: «Чтобы продолжать делать все с уверенностью, нам необходимо всегда придерживаться мысли, что, если иерархия Церкви назовет белое черным, то оно черное, даже если оно нам кажется белым».[83]

Павел подвергался нападкам, и не только со стороны апостолов. С самого начала он определенно был наиболее противоречивой личностью. Отцы Церкви: Папий, Иустин и Тертуллиан – не признавали его. Автор Послания Иакова отмежевался от него. Ироничный призыв «Оставь Павла – вернись к Иисусу» не потерял своей актуальности и в наши дни. Он вполне оправдан, если иметь в виду, что апостол, оставивший нам первые христианские писания, совершенно пренебрег личностью исторического Иисуса Христа.

Павлу, величайшему богослову всех времен, подходит звание истинного основателя христианства.[84] Конечно, его учение ослабило строгость монотеизма евреев, а значит и Иисуса; но в принципе он не отказался от веры в единого Бога и Творца. По понятным причинам заключительное слово я хотел бы предоставить не христианскому автору, а двум еврейским ученым.[85] Франц Розенцвейг: «Именно Павел донес еврейскую Библию до дальних островов, буквально исполняя пророчества Исаии»; Пинхес Лапид: «В конце концов именно Павлу мы обязаны тем, что вера в единого Бога смогла покорить страны Запада».

Свидетельства и теории воскресения

Ни один новозаветный свидетель не утверждает, что видел воскресение Иисуса как таковое. И даже если бы такой свидетель нашелся, оставался бы вопрос о доверии ему или ей. Ведь нашлись же свидетели, которые (под присягой) уверяли Ливию, вдову Августа, будто видели покойного императора восходящим на небеса.[86]

С самого начала вопрос о том, куда Иисус отправился после воскресения из мертвых, вызывал массу недоумений. Ни Павел, ни Марк, ни Матфей, ни Иоанн не отвечают на него. Один лишь Лука дает ответ, но ответ, конечно же, слишком прагматичный. Как в Евангелии (Лук. 24, 50–52), так и в Книге Деяний (1, 9–11) он рассказывает поучительную историю о зримом восхождении на небеса.[87] Поверят вопрошающие или нет, но ответ им все же дан.

Очевидно, рассказ Луки показался слишком невразумительным и неуместным большинству раннехристианских общин; они не включили его в свой символ веры. Убеждение в вознесении Христа[88] усилилось в IV веке, а затем так распространилось, что проникло и в Апостольский символ веры.[89]

При жизни Иисуса никто не придавал