Рико, Оскар и тени темнее темного - Андреас Штайнхёфель

— Я тебе кое-что покажу, — сказал я. — Это совершенно не опасно и очень здоровско!

— Что это?

— Подожди, мне надо быстро поговорить с мамой.

Я помчался в гостиную — сегодня и правда был быстрый день. Мама, подобрав ноги, сидела на нашем размышлительном кресле. Она смотрела в окно. Ее взгляд был очень далеко. Вокруг — никаких следов лака для ногтей или новых наклеек. Наверно, она соврала, и ей просто хотелось побыть одной.

— Ну как он тебе? — шепнул я.

Она обернулась ко мне и сморщила нос.

— По-моему, он странный. Где ты его подцепил? Ребенка с мотоциклетным шлемом я никогда еще не…

— Я не про Оскара. Я про Бюля!

— О…

У мамы вдруг сделался очень усталый вид, как будто она не спала целую неделю. Она медленно закрыла, а потом открыла глаза и заговорила медленно и настойчиво:

— Рико, послушай. Я знаю, что ты тоскуешь по отцу. И я тоже очень хочу, для нас обоих, чтобы он у нас был, поверь! Но это не значит, что мне надо тут же начинать строить глазки любому мужчине, который, по твоему мнению, подходит для этой роли.

Ну ладно, значит, мама считает Бюля ужасным и отвратительным. Наверно, это из-за ее работы, в клубе вокруг нее постоянно вьются всякие типы. И понятно, что в своей частной жизни мама их знать не хочет. Но если так дальше будет продолжаться и мама не примет меры, когда-нибудь ее может застигнуть серое чувство. До сих пор она еще никогда не приводила никого домой, а ведь на работе она знакомится с огромным количеством мужчин, гораздо чаще, чем фрау Далинг за мясным прилавком. Должен же среди них наконец попасться один подходящий!

— Ну все равно, скажи, что ты о нем думаешь. Пожалуйста!

Я говорил настойчиво. Мне было важно, чтобы Бюль ей понравился, хотя бы немного. Мне он очень понравился.

— Симон Вестбюль.

Она задумалась.

— Ну, в общем… я бы сказала, этот парень — писаный красавчик, каких поискать. Кажется, мне такие за всю жизнь не попадались.

Я собрался было обрадоваться за нее и за себя. Но мама снова отвернулась к окну. Теперь она выглядела не только усталой, но и почти печальной, и хотя я видел ее прямо перед собой, она казалась далекой, как одинокий путник на горизонте. Иногда я маму вообще не понимаю.

ГОРИЗОНТ

То место на свете, совсем сзади, где друг с другом встречаются горы и небо. Наверно, там часто идет дождь, и нужен зонт, поэтому и название такое — горы-зонт, хотя исправлялка пишет по-другому. Правда, это слово больше бы подошло для того места, где встречаются горы и море, там воды для дождя больше.

Лестнично-подъездное происшествие рассосалось, перед нашей квартирой никого больше не было. Я закрыл за собой дверь и спросил Оскара:

— А кто тебя вообще-то впустил в дом?

Оскар снова откинул визор наверх. Он сделал глубокий вдох, как будто давно ждал этого вопроса и теперь наконец-то мог ответить на него.

— Никто, входная дверь была открыта, — возмущенно выдохнул он. — Так кто угодно войти может! Убийца, взломщик, пьяные, которые писают в подъезде. Что у вас только за соседи? Это так легкомысленно!

Я пожал плечами. Бывало, я тоже оставлял входную дверь открытой. Сзади у нее есть маленький крючок. Если дверь со всего размаха толкнуть внутрь, крючок зацепляется за петельку на стене. Ничего особенного, но только не для человека, которого зовут Оскаром. Для Оскара жизнь явно переполнена опасностями — по крайней мере, похоже, что он так думает.

— А как ты узнал, кому надо звонить?

— По табличке с именем, внизу у входной двери. — Голос у него стал совсем писклявым, и его звуки расходились от нас вверх по лестнице, как волна от носа парохода. — Она была открыта!

— Да, да, ты уже сказал.

Я занервничал. Если он и дальше будет так верещать, то нас, очень даже возможно, отловит Фитцке. Я быстро поднялся на несколько ступенек вверх.

— Значит, как ты это выяснил?

Оскар, спотыкаясь на своих коротких ногах, поспешно поднялся ко мне. Он наконец-то немного успокоился.

— Ты сказал, что твой отец был итальянцем. Доретти — единственное имя на табличках у звонков, которое звучит по-итальянски.

Я рассердился, что не смог догадаться сам, но в то же время решил, что выводы Оскара — это очень по-сыщицки.

— Ты знаешь мисс Марпл? — спросил я.

— Нет. Она тоже живет в вашем доме?

Ха! Вот отличный случай его немного высмеять! Каждый ведь знает фильмы про мисс Марпл. Но необычайно одаренные, наверно, не смотрят телевизор, а сами выступают в нем, чтобы протараторить простые числа и так далее. Так что я решил не ехидничать. И потом: когда кого-то любишь, не станешь его высмеивать — все равно Оскар сделал бы это в десять раз лучше меня и нашел бы в сто раз больше поводов. Я вспомнил маленькую Софию из Темпельхофа с круглым лицом и жирным пятном от клубничного варенья на мятой футболке. Вот кто наверняка был в школе жертвой насмешек номер один.

— Да не беги ты так! — пропыхтел Оскар. Ему было трудно поспевать за мной. Если бы он закрыл визор, тот непременно весь запотел бы от его дыхания. — И вообще, куда ты меня тащишь?

Я неохотно замедлил шаги. Тем временем мы почти пришли на пятый — охотничьи угодья Фитцке. Фитцке полностью выходит из себя, если на лестничной клетке шумят. Он ненавидит шум еще больше, чем фрау Далинг.

— Мы идем на шестой, — сказал я, понизив голос.

— И что там?

— Ну, шестой этаж.

— В смысле — что нам там нужно?

Я ухмыльнулся.

— Увидишь. Надеюсь, ты не боишься высоты.

— Не боюсь высоты? — снова завизжал Оскар. Его голос звучал как сорвавшаяся сирена. — Ты что, хочешь со мной пойти на крышу?

Тут что-то затрещало, распахнулась дверь, и волна дурного запаха ударила нам в нос. Перед нами стоял Фитцке в своей затасканной полосатой пижаме — как беспощадный мститель, готовый вступиться за всех любителей рванья.

В последний раз я видел его в субботу, но с тех пор он так и не побрился и, кажется, даже не причесывался, поэтому вид у него был как у швабры, которую засунули в розетку.

— Нельзя ли еще погромче, а? — завопил он. — У меня сердце больное! Чего вы тут разора…

Фитцке оборвал свою речь и изумленно уставился на Оскара, который был по меньшей мере на три метра ниже его. Оскар молниеносно опустил визор вниз и уставился на Фитцке.

— А ты что еще за птица такая? Нашему придурку из дурки подкрепление прибыло, что ли?