Сибирский ковчег Менделеевых - Вячеслав Юрьевич Софронов

на себя, но она никак не желала открываться, отчего он еще больше рассвирепел и в ярости пнул ее ногой. На счастье ему помог Василий, который легко открыл дверь, чуть толкнув ее в противоположную сторону.

Уже в прихожей их нагнала Мария и поспешно вручила обескураженному гостю злополучный мешочек с чаем. Он не глядя принял его и сунул в карман, после чего вышел на улицу и исчез в темноте.

Оставшись одни, брат с сестрой глянули друг на друга, тяжело вздохнули, чувствуя за собой вину в произошедшем и так же молча проследовали обратно в гостиную. Уже там через какое-то время Василий негромко проговорил:

– Так, чего доброго, сестричка милая, он к нам совсем ходить перестанет… Что же ты, промолчать не могла? Ничего бы и не случилось. А сейчас даже не знаю, как быть. Но вот только не по себе мне как-то. Хорошего человека и ни за что обидели…

– Что ж теперь делать, коль так вышло. Я тоже виню себя. А если попрошу, ты можешь перед ним извиниться и пригласить куда-то?

– Я уж думал об этом. Но лучше, если ты вместе со мной будешь. Тогда совсем иное дело. Ты разве не заметила, что он с первых наших встреч на тебя смотрит как на богиню какую? Иначе и не скажешь. А ты ему что в ответ: «У меня это вызывает лишь смех и раздражение»? Я ничего не перепутал? Эх, Маша, Маша! Глядишь, скоро всех женихов своих распугаешь… И что тогда? Останешься соломенной вдовой, как в народе говорят.

– А мне не страшно. Коль вам в тягость, уйду в монастырь, стану Христовой невестой. Слава богу, там не придется думать, что кому и как ответить… – С этими словами она встала и собралась идти к себе.

Василий хотел было остановить ее, но вошла горничная и сообщила, что их давно ждут к ужину.

– Без вас начинать не желают, – добавила она с поклоном.

– Началось, – с неприязнью заметила Маша, – там тоже требуется вести себя по правилам, чтоб никого не обидеть. Надоело! – Однако она, чуть прикусив губу, покорно двинулась вслед за братом в гостиную.

Глава седьмая

…Там уже их ждали все обитатели дома Корнильевых, включая Дмитрия Васильевича, державшего возле себя пустой стул для дочери. Во главе стола сидела, как обычно насупившись, Марфа Ивановна, а на противоположной – Яков со своей супругой, постоянно шикающей на мужа и нашептывающей ему что-то на ухо.

Младший брат Дмитрия Васильевича – Яков – родился болезненным ребенком, боялся часто выходить на улицу, опасаясь простуды, предпочитал одиночество и мог часами смотреть на огонь в камине, вплоть до того, что домашние опасались, как бы на нем не вспыхнула одежда и чуть не силком заставляли его пересесть подальше от пылающих дров. Тогда он расстраивался, начинал хныкать, словно ребенок, и все могло кончиться припадком, после которого он долго не мог прийти в себя. Потому домашние старались не допускать его встреч с гостями, и тогда Якова приходилось закрывать в верхней комнате на замок, где он чуть побившись в истерике, вскоре засыпал, пока его не разбудят, дождавшись ухода гостей.

Зато его женушка Агриппина была не в меру любопытна, язвительна на язык и старалась всем навязать свое мнение, не забывая повторять, что ее первый муж полковник, якобы воспитанный при дворе императрицы Елизаветы Петровны, поступал в подобных случаях так-то и так-то. Возразить ей мог, разве что Василий, к которому она относилась несколько иначе, чем к остальным и даже слегка побаивалась его, после того, как он положил перед ней дело ее покойного мужа, в котором четко был прописан суровый приговор суда, вынесенный «бывшему полковнику» Науму Чеглокову. Пробежав его, она вздрогнула, с ужасом воззрилась на Василия и тихо спросила:

– Откуда это у тебя?

– Все благодаря связям, – загадочно ответил тот. – Да не бойтесь, кроме меня его никто другой не читал. Пока, – через паузу добавил он. – Пока еще никто не читал. Но, если вы опять начнете встревать в наши семейные дела, то ничего гарантировать не могу. – Он выхватил у Агриппины бумаги и не торопясь вышел.

Какое-то время его тетка действительно сдерживала себя, что ей, видимо, давалось с большим трудом. Но временами она вновь подавала свой тонкий, писклявый голосок, когда в семействе Корнильевых обсуждался какой-то вопрос, касающийся финансов. Ее волновало более всего, выделят ли ей деньги на очередную покупку новых платьев, модных туфелек и прочего, что относится к дамскому туалету. И хотя она была старше своего болезненного супруга на десять с чем-то лет, но вела себя, словно восемнадцатилетняя девица: ярко красилась, накладывала на морщинистое лицо толстый слой пудры, старалась говорить нараспев и при этом старательно морщила носик, чем начинала походить на мартышку, но никак не на юную девушку.

Вот и сейчас, как только в столовой появились Василий и Мария, она подобрала губки и задала очередной каверзный вопрос:

– Я, как погляжу, у вас, милочка моя, от женихов отбоя нет. То один хаживал, а тут уже и другой появился. Похоже совсем нищий, до того у него шинелька худая, вся заштопанная. Мой покойный муж таких гостей лишь с черного хода в дом пускал, а потом и совсем запретил принимать. Но вот мне, так скажу, жаль его безмерно, а уж тебя, Машуля, тем паче…

– Не ваше дело, – резко ответила Мария, – я же не обсуждаю с кем вы или ваш муж отношения поддерживаете. Уж больно от них дурно пахнет, проветривать потом приходится в прихожей. И что вы с муженьком своим изволите носить из одежды. Так что попрошу вас оставить меня и наших знакомых в покое.

– Значит, тебе не нравится, в чем мой муж Яков ходит? Так это все от Марфы Ивановны зависит, и она покосилась в сторону неподвижно сидевшей свекрови, в упор смотревшей на невестку. – Ой, боюсь, а что она так на меня глядит? Даже страшно становится…

– А ты бойся меня, бойся, курица щипанная, – наконец подала та голос, – а то, коль захочу, совсем голышом оба на улице окажетесь, а обноски твои, в коих ты к нам заявилась, следом выброшу, прислуге приказала беречь их до поры до времени, хотя самое место им в печи было бы. Вот только посмей еще хоть словечко против внучки моей обронить, мигом узнаешь, где раки зимуют, только потом не взыщи, поздно будет.

Молчавший до этого Яков неожиданно подал голос:

– Матушка, ну зачем вы так? Агриппина к тебе, как