Место вдали от волков - Нова Рен Сума

Я уже объяснила, что хочу мамину, десятую, комнату и после этого словно не могла замолчать.

– Вы помните мою маму? – спросила я мисс Баллантайн. – Тогда ее звали Дон Тремпер. До того, как она вышла замуж. – Мне не нравилось, что мама изменила свое имя, чтобы соответствовать мужчине, с которым была, – это означало, что она больше не соответствовала мне. – Когда она здесь жила, вы работали?

Подробности не помогли. В этом доме многие девочки оставались жить десятилетиями. Многие хотели сниматься в фильмах или стать центром внимания на сцене с красным занавесом. Некоторые из них вернулись к плохим парням и бывшим обидчикам или приходили арендовать комнату со шрамами на руках, вздрагивали, когда к ним прикасались, говорили, им надо где-то остановиться. Этому описанию соответствовала сотня девушек. Если бы мисс Баллантайн помнила, разве не сказала бы?

Вместо этого она подалась вперед и спросила:

– Теперь мы прекратим эти игры?

– Прекратим что?

– Я надеялась, ты позвонишь раньше, но сказала ей, что надо подождать, что этот день настанет. И вот ты здесь.

По мне пробежала волна удивления.

– Звонила моя мама?

Похоже, она давно знала, что вышлет меня, – с момента встречи «Тойоты» с деревом или дольше? С моего пятнадцатилетия, первого худшего года моей жизни, за которым последовали еще два? Я думала, она хотела оставить меня тем знакомым из церкви, но она все это время знала, что я окажусь здесь, как когда-то она. На сердце на секунду потеплело.

Но если это правда, откуда она знала, что я возьму визитную карточку и сама позвоню?

– О, нет, – исправила меня мисс Баллантайн. – Нет, нет. Твоя мама годами с нами не связывалась. Нам нравится, когда с нами держат связь бывшие жильцы. Если могут.

– Значит, она не звонила.

– Нет, – ответила она, – ты звонила.

Внутри меня что-то оборвалось. Я не призналась, что мама не знала о моем местонахождении, что стащила номер телефона, как и деньги из кошельков. Уверена, мама ненавидела меня прямо сейчас, возможно, изучала информацию, как подать отказ от дочери, меняла замки и выдвигала обвинения за кражу в особо крупных размерах (какая сумма считалась уже «особо крупных размеров»?). Я говорила о ней, словно мы близки, два сцепленных мизинца, совпадающие циклы – даже сегодня.

Но мисс Баллантайн не помнила ее. Сюда десятилетиями приходили девушки, затем уходили, ключи от комнат передавались из рук в руки, называлась куча имен. Я хотела, чтобы мама запомнилась, была светящимся лицом в толпе, но на это ничего не указывало.

Я могла даже ошибиться с именем. Мама начала называться Дон, когда переехала в этот дом. Это ее второе имя и сценическое, а теперь обычное там, в большом мире. Я так и видела ее в этой комнате, ее волосы, сменившие за одно лето полдесятка оттенков, ее огромные мечты, ее переполненный обувью чемодан. Теперь я увижу это место сама и пойму ее. Пойму ее так, как не понимала никогда.

Ее фамилия и, соответственно, моя – Тремпер – не была унаследована моей мамой. Она нравилась ей больше, чем фамилия семьи, которая звучала «этнично» для ее будущего в Голливуде, где многие переделывают себя в спокойных вежливых новых людей и притворяются не теми, кем являются. Ее фамилия родом из того же места, откуда и она сама – от названия горы Тремпер в округе Алстер. Она писала ее на всех своих глянцевых фотографиях. Отзывалась на нее на каждом прослушивании. Она поменяла ее законно, в суде. И передала мне при рождении.

Только я собралась задать мисс Баллантайн новый вопрос, как нас прервали. Дверь приоткрылась, и заглянула какая-то девушка. Темные волосы наэлектризовались и образовали ореол вокруг ее головы. Взгляд больших проницательных глаз упал на меня.

– Да, у нас новый жилец, – сказала мисс Баллантайн. – Вы увидитесь с ней позже.

Девушка пялилась на меня. Я почувствовала себя обнаженной, без оболочки.

Мисс Баллантайн махнула рукой, и голова исчезла.

– Я прошу прощения, – сказала она. – Но у меня плохие новости.

Она объяснила, что я не могу взять десятую комнату: занята. Но это же хорошо, что все комнаты заняты, верно? Даже если мне придется заселиться в четырнадцатую?

Я представила себе загадочную Лейси, все ее вещи вынесены и свалены на обочине. Я заезжала в ее комнату? Что там с ней случилось? Не важно. Я сказала, что беру эту комнату. Она не мамина, но близко к той.

Я заметила краем глаза, что мимо приоткрытой двери медленно прошла еще одна девушка. В этот раз блондинка, гладкие волосы на концах завивались. Небольшие поджатые губы. И она тоже ничего не произнесла.

После нее появилась девушка в фиолетовом, затем другая – вспышка рыжих волос и красной помады.

– Не обращай на них внимания, – сказала мисс Баллантайн, настолько усердно стараясь казаться беззаботной, что я задалась вопросом, не заволноваться ли мне. Я сидела спиной к двери, в которую мог войти кто угодно.

Я снова повернулась. Увидела напротив большую гостиную, золотистый бархат на каждом предмете мебели, артефакты из неизвестных мест, покрытые пылью, и портрет серьезной молодой женщины в позолоченной раме. Жильцы больше за мной не наблюдали – разбрелись кто куда. А вот фотография на стене наблюдала.

– Какая-то проблема? – спросила мисс Баллантайн.

Портрет. Его губы двигались, создавая под стеклом небольшое размытие? Рамка теперь криво висела на стене, будто сместилась влево? Стекло перед ее лицом заволокло странным вращающимся туманом?

– Можно, эм… – Я не хотела озвучивать то, что видела. – Можно закрыть дверь?

Мисс Баллантайн поднялась из-за огромного стола. Прошла через комнату – небольшую и переполненную шкафами для хранения документов, но я слышала каждое клацанье и стук ее драгоценностей, а их было много – и закрыла дверь. И только снова вернувшись за стол, сверкая округлыми кольцами, она заговорила о названии.

– Тебя интересует наша Кэтрин. – Когда я не ответила, она пояснила. – Кэтрин де Барра. Тезка этого пансиона и его владелица до своей трагической смерти. И я уверена, мама тебе рассказывала. Эту фотографию сделали, когда Кэтрин едва исполнилось восемнадцать. В тот год она потеряла отца. Никого из ее родственников не осталось в живых. После его смерти она осталась совсем одна. Ты только представь.

Мисс Баллантайн назвала меня любопытной, но я бы использовала не это слово, а – сбитой с толку. Меня беспокоило то, что находилось в той рамке.

Я отыскала пустые слова и произнесла их:

– Красивая фотография.

Мисс Баллантайн позволила тишине воцариться между нами, словно разоблачила меня. Эта фотография была действительно нестандартной – если подойти поближе, размытие становится явным. Это напоминало оптическую иллюзию, только с глазами и тонкими губами. Остальное затуманено. Я заметила это в гостиной.