О да, профессор! - Аля Кьют

— Чисто теоретически, Матвей Александрович… — просипела я.

Еще один шаг и он уже вышел из-за стола.

— Говорите, — подбодрил он меня.

— Если бы я могла выбрать из всех мужчин в этом мире, чисто теоретически, конечно, то я бы, пожалуй…

— Да?

— Выбрала бы вас.

Остановился, как будто напоролся на невидимую преграду.

— Почему меня?

— Опыт, — загнула я один палец. — И… вот это все остальное.

Еще один шаг и он вжал меня в стену.

— Что ты творишь? — процедил прямо на ухо, при этом вжимаясь всем телом в меня. — Чего ты добиваешься, Маргарита?

— Мы снова на «ты»? — выдохнула я и первая прильнула к его губам.

И это был просто взрыв, когда он нежно провел по моим губам языком, а после ворвался в рот, взяв сразу с места в карьер. Я чуть не застонала от одного только поцелуя. Напор и нежность, забота и страсть. Четыре в одном, проклятый демон. Почему никто больше не целуется так, как он?

Он ударил бедрами, не стесняясь, и я глухо застонала, отвечая на его напор. Кусая его нижнюю губу, запуская руки под пиджак. Слишком много одежды. Слишком мало всего остального.

Мефистофель отстранился, тяжело дыша, коснулся лбом моего. Сжал в ладонях мое лицо.

— Когда я говорил, что клуб не место для первого раза, я не имел в виду, что это надо делать прямо на кафедре, — улыбнулся он.

Я кивнула. Сорвала с его губ еще один поцелуй, опустила руку ниже и сжала член через брюки. Настал черед Мефистофеля стонать.

Этот стон и его желание для меня все и предрешили.

Вырвавшись из кольца его рук, я шагнула к двери.

— Ну конечно, — проворчал он за моей спиной, — возбудить, а потом улизнуть! Ты повторяешься, Марго!

Я коснулась дверной ручки и щелкнула задвижкой. Повернулась к обалдевшему Матвею Александровичу и сказала:

— Обещаю исправиться, — и опустилась перед ним на колени.

Окаменел. Ей-богу, я просто превратился в истукана. Что за яд источает эта пигалица, что я регулярно теряю с ней разум и волю. Это все от недотраха? Серьезно? Побочка от грядущего просветления?

Это ж черти что!

Надо по рукам ей надавать и отправить на пару, а я вместо этого стою и смотрю, как она весьма ловко для святой невинности расправляется с моими брюками.

Сколько раз я представлял, как она делает это? Вроде бы фантазии позволяют подготовиться, но нет. Не наш случай. Я же не допускал реальность этих фантазий. Не на кафедре уж точно. Но вот она прикоснулась ко мне — и все. Пускаю корни в пол, как дерево и чуть покачиваюсь, чтобы уж не трястись от предвкушения. Если с той стороны нас будут осаждать студенты, коллеги и Мамай с ордой все равно буду стоять и глазеть на нее сверху вниз. Потому что зрелище завораживает и сносит крышу. Напрочь.

Как она смотрит на мой член. Словно это самый главный приз в ее жизни. Девственницы вообще смотрят так на член? Это нормально? У меня не было невинных. Много возни и обязательств, которые они сами непременно навыдумывают.

— Марго, — выдохнул я, когда она первый раз коснулась губами.

Подняв глаза вверх, Маргарита чуть отстранилась.

— Я не очень умею, вернее совсем не умею, но буду стараться.

О, господи, она будет стараться. Почему это так возбуждает? Пока я думал, что на это ответить, она снова поцеловала кончик, раскрыла губы и стала медленно вбирать меня в рот.

Это было мучительно долго и сладко болезненно. Я прикрыл глаза, но тут же открыл их снова, желая смотреть на нее.

Она действительно старалась. Губы скользили по члену, щедро смачивая его слюной, язычок задевал головку, и я громко выдыхал, едва сдерживая стон. Моя рука пробралась в волосы Маргариты, перебирая пряди, лаская затылок.

Только не форсировать, не трахать ее рот. Это все и так за гранью добра и зла.

Едва я привык к изучающим несмелым попыткам, Марго начала экспериментировать. Она то сжимала губы, то посасывала самый кончик, обводила языком головку и по всей длине, а потом снова втягивала член в рот.

К этому я уже не мог привыкнуть. Сжав в кулак ее волосы, я подался бедрами вперед. Она подавилась и закашлялась, отстраняясь, а потом подняла на меня перепуганные глаза, словно я сейчас поставлю ей неуд за минет.

Мы оба замерли, и я был готов все прекратить. Вроде бы… Предложение закончить все рукой вертелось на языке, но Марго не дала мне высказаться. Лишь буркнула:

— Прости.

И снова взяла меня в рот, прикрыла глаза и стала целовать, облизывать, восстанавливая дыхание.

— Помоги себе рукой, — поговорил я, и сам положил ее ладошку у основания. — Синхронно.

Она уловила моментально. Способная девочка. Особенно, если объясняешь персонально.

Марго поглаживала и посасывала, втягивала щеки и дразнила языком. Она словно решила испробовать все сразу, и я больше не мог сдерживать стон.

— Я вас правильно поняла, профессор? — спросила она, отпуская меня на мгновение.

— О, да, — выдохнул я, не пытаясь сопротивляться ее невинной магии и скрывать собственный кайф.

Пусть знает.

Моей выдержки хватило ненадолго. Я снова погрузил пальцы в ее волосы, сжал и толкнулся навстречу, чувствуя близкий финал.

— Придется… проглотить, — проговорил я, запинаясь. — Ты же не хочешь, чтобы у меня были проблемы.

Марго прикрыла глаза, словно соглашаясь, не сбавляя при этом темпа и интенсивности.

— Сейчас, Марго. Замри.

Я усилил хватку, останавливая ее движения, и отпустил себя. Это было быстро. Я не позволил себе смаковать, хотя безумно хотелось чувствовать ее рот чуть дольше, выходить медленнее, но Маргарита и так уже была на грани. Слишком много для первого минета.

Ее глаза слезились, и она жадно стала хватать ртом воздух, когда я отстранился и стал возиться с бельем и брюками.

Она, словно обессилив, села попкой на пятки, приложила ладони к алым щекам. Я поспешил подхватить ее и поднять, прижимая к себе.

Ее припухшие губы блестели, и я не смог устоять, впился в них поцелуем. Я бы вечно мог целовать ее, то терзая страстью и сладкой болью, то изводя нежным исступлением. Боже, как же хотелось усадить ее на стол и трахнуть. Или хотя бы еще раз ощутить пульсацию оргазма и горячую влагу на пальцах.

— Что ты вытворяешь, бессовестная? — бормотал я, отпустив ее губы, покрывая поцелуями лицо и шею. — С ума меня решила свести?

— Это было несложно, — улыбнулась она. — Пустяк, разве нет?

— Угу, на кафедре среди бела дня. Все так делают.