Брошенное королевство - Феликс В. Крес

Тевена вздохнула полной грудью.

— Поедем рысью, — повернулась она к телохранительнице.

Ведший вьючную лошадь слуга крепче схватился за поводья и, когда женщины пустили коней рысью, последовал их примеру. Белый гравий давно уже остался за спиной, и теперь копыта четырех лошадей поднимали на дороге клубы пыли.

Портом безраздельно завладели вопящие чайки. Они были повсюду — проносились над волнами, сверкали белизной на крышах домов и лавок, теряли перья посреди ящиков, мешков и бочек, сложенных на набережной. Ридарета, хотя и привыкла к изобилию морских птиц — в конце концов, как в агарской Ахелии, так и во всех прочих островных портах чаек хватало, — но невероятный шум ее оглушил. Сюда их слетелось вдесятеро больше, кроме того, они были покрупнее других, не столь пугливые, почти полностью белые, без примеси серого, лишь с небольшими черными пятнышками на хвостах и концах крыльев. И кричали намного громче.

Однорукий великан и одноглазая красавица сошли на берег в городе, который на первый взгляд почти не отличался от прочих портовых городов. Даже язык, которым пользовались жители Лонда, звучал знакомо, поскольку громбелардский был странным образом похож на гаррийский; впрочем, многие историки полагали, что громбелардцы и гаррийцы происходят от общих предков, а именно от мифических шергардов, племена которых когда-то покинули Громбелард. Прекрасный живой Рубин, сопровождавший старика, не скрывал разочарования, когда стало ясно, что легендарный Лонд на краю света ничем особенным не выделяется. Обиженная княжна сразу же дала это понять Таменату, и лысый великан волей-неволей признал в душе правоту сына. Подчинить себе Ридарету — это одно дело, выдержать же ее общество — совсем другое.

— А чего ты ожидала? — спросил он, когда они пробирались сквозь толпы на узких улочках, ведших от портовой набережной. — В ясный день отсюда видны северные склоны Тяжелых гор, вот и все. Порт — это порт. Коты! — вдруг вспомнил он и обрадовался. — Здесь полно котов, и притом не каких попало. В основном — большие гадбы.

Внезапно оживившись, она огляделась по сторонам, словно ожидая, что из переулка выбежит сплоченная кошачья фаланга.

— Где они?

— В порту их трудно встретить, их больше в самом городе, а в особенности в южном предместье. Еще насмотришься, не беспокойся.

— Как они выглядят? Я видела только гравюры. И татуировки, — она вспомнила примитивную синюю наколку на плече у какого-то матроса.

Таменат начал рассказывать о котах — и удивился, насколько трудным оказалось поведать о разумной расе тому, кто никогда не видел ее представителя.

Прежде всего, царившие в портовом районе шум и суматоха не способствовали беседе. Впрочем, быстро оказалось, что первое впечатление ошибочно — Лонд вовсе не напоминал знакомые Ридарете города Морской провинции, и девушка начала поглощать новые впечатления, о котах же слушала вполуха. Набережные, причаливающие корабли и сам порт выглядели точно так же (ибо как они еще могли выглядеть?), но дома лишь издали напоминали гаррийские строения. Больше всего удивило агарскую красавицу поведение жителей города. Гарра и Острова, придавленные к земле коленом Вечной империи, покоренные, были почти спокойными и тихими — по крайней мере, от одного восстания до другого… Имперские легионеры обладали там полномочиями, о которых громбелардские солдаты могли только мечтать. Один из торговцев дернул Тамената за рукав, увлекая к своей лавке; рослый старик прогнал его силой. Какая-то баба пыталась затащить куда-то Ридарету, в то время как другая совала ей в руку гребни и дешевые украшения. Если бы в каком-либо городе Морской провинции появился столь нахальный и шумный перекупщик, легионеры разбили бы ему морду, прежде чем он успел бы крикнуть во второй раз. Здесь же патруль из солдат в зеленых мундирах с безразличным видом пробивался сквозь толпу. Вояки лишь изредка, почти добродушно, наносили карающие удары древками коротких, очень массивных копий — это были скорее палки, с помощью которых небольшой отряд прокладывал себе дорогу, чем предназначенное для сражения оружие. Торговали всем, как с прилавков, так и из переносных корзин: жареной рыбой, фруктами, повседневными мелочами, водой, выпеченными на горячем листе железа лепешками, тряпками, шкурами и ремнями, ржавой дрянью, выдаваемой за безотказное оружие, а еще рыбой, рыбой и рыбой. Ридарета, пытаясь избавиться от уцепившегося за ее сапог нищего, со все большим изумлением смотрела на своего невозмутимого спутника. Старик с неизменным терпением помогал ей отгонять попрошаек, торговцев, грязную детвору и всевозможных приставал. Лишь однажды он посмотрел гневно и укоризненно — но на нее, а ни в коем разе не на назойливого просителя. Она хотела бросить ему медяк, чтобы оставил в покое.

— Даже не смей! — строго сказал Таменат. — Они больше уже не отстанут, мало того, не спустят с нас глаз и обокрадут при первой же возможности. Дай ему в зубы, здесь это самая лучшая милостыня.

Не дожидаясь, пока она послушается, он сам ухватил нищего большой ладонью за грязную рожу и оттолкнул. Смущенная и ошеломленная, Ридарета скрылась за широкой спиной опекуна. Возвышавшийся над толпой Таменат бесцеремонно шагал вперед, то и дело придавливая ладонью чью-нибудь макушку и прокладывая себе таким образом дорогу.

Необычная пара привлекала внимание. Рост, возраст и в довершение видимая сила старика калеки, без напряжения тащившего на ремне через грудь дорожный мешок величиной с шлюпку, притягивали взгляды. Столь же удивительной была красота сопровождавшей его девушки, невероятно пышная и вместе с тем мрачная, подчеркнутая чернотой жуткой повязки на глазу. Снова пытаясь через плечо рассказать своей молодой спутнице о котах, Таменат одновременно сделал ряд наблюдений и с каждым мгновением все больше укреплялся в мысли, что ему следует немедленно вернуться, снова сесть на корабль и отправиться на Агары, а там еще раз поговорить со своим мудрым сыном и принять к сведению несколько его замечаний. Ему очень не хотелось становиться знаменитостью, а тем временем было ясно как день, что любой, кто их увидит, не забудет уже никогда и узнает даже через десять лет, за сто миль от этого края. Старик, пусть и рослый, — все же лишь старик, но что касается Ридареты, то в толпе не было мужчины, которому не хотелось бы цапнуть ее за задницу, или бабы, которая не пришла бы в ярость от одного ее вида. А уж идя вместе, они вызывали… просто сенсацию. Даже в портовом городе, где люди многое повидали и мало чему удивлялись по-настоящему, эти двое были диковинкой.

Оставив наконец набережную позади, они углубились в извилистые улочки портового района. Здесь тоже в изобилии имелось лавок, торговцев и детворы, но толкотня была чуть меньше, на прилавках лежали товары получше и поприличнее — зато смрад висел попросту невыносимый. Свежий морской бриз, ласковый в самом порту, увяз в грязных переулках, где под ногами валялось все что угодно — гниющие отбросы, дохлые крысы, кости, какие-то кучи неизвестного происхождения… а порой даже хуже, ибо происхождение было как раз известно. Возле стен домов блестели зеленоватые лужи прокисших помоев. Надо всем этим царил запах рыбы — копченой, жареной, вареной и дохлой. Буквально через каждые полтора десятка шагов скрипела на цепочках вывеска корчмы, почти перед каждой стоял стол, но, похоже, не для любителей поесть и выпить… Возле этих столов у стен заведений, на длинных лавках сидели или попросту разлеглись проститутки, девки, шлюхи и гулящие женщины — использование множества определений было тут вполне обоснованно и даже необходимо. Рядом с вполне симпатичными юными девушками (а «юные» означало иногда примерно лет десять) виднелись чудовища из морских глубин или, возможно, горных пещер, несомненно старше Тамената, чуть более волосатые, чем он, зато совершенно беззубые. И опять-таки, хотя портовые красотки не являлись для княжны Ридареты чем-то новым, ее удивила и, можно сказать, шокировала та бесцеремонность, с которой они расхваливали свои прелести. Завоеванная Вечной империей Гарра имела свои традиции и собственные обычаи, отличавшиеся от континентальных, а в особенности от армектанских. Торговля телом, хотя ее и терпели поневоле, в глазах гаррийцев казалась чем-то омерзительным и достойным всяческого презрения; шлюхи прятались по углам и никогда не позволяли себе подобного бесстыдства. Здесь же они развалились на стоявших у стен лавках, в коротких юбках или вообще полуобнаженные, хихикали, тряся сиськами, и зазывали мужчин, громко расхваливая свои достоинства и умения. Бывало, что к прохожему подбегал щенок лет пяти и, дергая его за рукав, рассказывал о заднице и мокрых бедрах сестры или мамы. Покрасневшая Ридарета, ни в коей мере не бывшая невинным ребенком, всего за несколько мгновений получила, как ей казалось, множество новых знаний о том, что, как и чем могут делать мужчина и женщина, и знания эти превосходили самые смелые ее представления. Таменат заметил румянец на ее щеках и, поняв, что является его причиной, закатил глаза. Но ведь люди именно так воспринимали мир. Ложь была аморальной лишь в чужих устах, в своих же — вполне оправданна. О собственных чудачествах говорили «мое дело», о чужих же — «глупость». Требовать оплаты долга — прекрасно; заплатить собственные долги — ну так мне же нечем. Прекрасная Риди краснела, глядя на шлюх.