Клиническая ординаДура - Андрей Шляхов

Отчаянно потянуло домой. Вот прямо хоть бросай все и поезжай на вокзал. Но дежурный врач не может оставить своих пациентов. Пришлось перебороть желание и дежурить дальше…

В понедельник трое заведующих объяснили ординатору Пряникову, что он никто и зовут его никак. Слова были разными, но смысл — один и тот же. Доцент Карманова добавила в копилку неприятностей свои пять копеек, правда в более мягкой форме.

— Вы должны работать по принципу «primum non nocere»,[12] — трижды повторила она, — делать все так, чтобы не навредить самому себе.

«Молчи в тряпочку, не зли папочку» вспомнил Кирилл любимое выражение Алены.

Наукой на кафедре факультетской терапии[14] и кардиологии РУДС руководил профессор Адаев, сорокалетний энергичный красавец, похожий на артиста Даниила Страхова.

— Наш Вован — тот еще хитрован, — сказал про Адаева Кирилл. — Ты не смотри на то, что он такой свойский, держи ухо востро. А главное, не верь тому, что он тебе наобещает. Вован — корифей мотивирования. Умеет так потрясти морковкой перед носом ослика, что ослик будет пахать без продыху. Он начнет с того, что посулит тебе поездочку на какой-нибудь европейский симпозиум, а закончит намеком на оставление на кафедре после ординатуры. Но реально ты можешь рассчитывать только на то, что твоя фамилия будет указана первой с конца в перечнях авторов написанных тобой статей. Количество научных публикаций — единственная награда ординаторам за их каторжный труд на благо науки. На симпозиумы отправляют только своих, ну а на кафедру без великого блата вообще хрен попадешь, причем этот вопрос решает только шеф и больше никто. Но если послушать Вована, то все зависит только от него.

По большому счету, кроме публикаций Саше от научной работы ничего и не было нужно. Хорошо бы за время ординатуры пополнить свой академический багаж несколькими работами, проведенными не где-нибудь, а на базе Российского университета демократического сотрудничества.

В принципе можно было бы обойтись и без адаевской аудиенции, потому что к научной работе припахивались все ординаторы без исключения. Но Саше хотелось самому выбрать тему, а не разрабатывать ту, какую ему дадут. Хотелось чего-то грандиозного, новейшего, перспективного, значимого… Короче говоря, хотелось настоящего дела, а не занятия «для галочки». Так он Адаеву и сказал.

— На нашей кафедре, да будет вам известно, ничего «для галочки» не делается, — строго сказал Адаев. — У нас все по делу, все всерьез.

— Вы меня не так поняли, Владимир Леонидович, — смутился Саша. — Я имел в виду, что сам я не хочу делать что-то формально, а хочу заниматься тем, что мне интересно…

— Без году неделя на кафедре, а уже пришли требовать темы на выбор! — прокомментировал Адаев, сдвинув брови на переносице.

Саша почувствовал себя так, словно на него внезапно вылили ведро холодной воды.

— Извините, — пролепетал он, вставая со стула. — Я ничего… До свидания.

Идти до двери было долго потому что кабинет профессора Адаева был большим, да еще и вытянутым в длину (бывшая восьмикоечная палата). На середине своего скорбного пути Саша услышал за спиной громкий хохот. Не поверив своим ушам, он обернулся и увидел, что профессор смеется и призывно машет ему рукой — возвращайся, продолжим разговор.

— Ну что, ловко я вас разыграл? — отсмеявшись спросил профессор.

— Да, — улыбнулся Саша. — Ловко… Неожиданно.

— Темы надо выбирать! — Адаев легонько пристукнул кулаком по своему столу, на котором царили порядок и симметрия. — Заниматься нужно тем, что интересно, иначе толку не будет. Вы вообще в курсе того, что делается на кафедре?

— В курсе, — скромно ответил Саша, прочитавший все кафедральные публикации за последние пять лет, а также ознакомившийся с планом научной работы. — Если можно, я хотел бы принять участие в клиническом исследовании пазевина.

Исследованием нового гипотензивного препарата пазевин руководила доцент Карманова, с которой у Саши сложились более-менее сносные отношения и он, наивный, думал, что так будет всегда. С Кармановой, вроде как, можно было работать, а пазевин, не только снижавший давление, но и уменьшавший гипертрофию миокарда, казался Саше интересным и перспективным препаратом.

Адаев поморщился, будто съел что-то кислое.

— Чем вас привлек пазевин? — спросил он. — Заурядный препарат, да и исследование уже близится к концу. Только вгрызетесь в тему по-настоящему, а все уже завершилось. К тому же… хм… Скажите, Александр Михайлович, я могу быть уверенным в том, что все сказанное останется между нами?

— Да, разумеется, Владимир Леонидович, — заверил Саша.

— Хорошо. Тогда я буду называть вещи своими именами. Инна Юрьевна никому из своих ассистентов настоящей самостоятельности не дает. Вы будете еще одним мальчиком на побегушках. Получил указание — исполнил — получил новое… У Кармановой нельзя научиться самостоятельному научному поиску и самостоятельному ведению проектов. А вы ведь уже не мальчик… То есть — не студент. Вы ординатор, врач, взрослый человек. И как я вижу — умный человек. Не смущайтесь, это не комплимент, а чистая правда, по глазам видно. Мне кажется, что вам лучше работать с тем, кто предоставит вам свободу действий. Не полную, разумеется, а относительную, но все же — свободу. Образно говоря, вы получите свою поляну и будете делать на ней то, что считаете нужным. Если справитесь, то в следующий раз поляна будет больше. Таким образом, к завершению ординатуры вы станете полноценным научным работником. Кандидатскую напишете так же легко, как и недельный отчет…

Еженедельные отчеты давались Саше с огромным трудом. Доцент Карманова требовала, чтобы отчеты были содержательными и отражали прогресс в развитии. Если просто написать, что вел пациентов с такими-то диагнозами, присутствовал на совместных обходах и прослушал такие-то лекции, то отчет возвращался обратно перечеркнутым крест-накрест. Не халтурьте, господин Пряников! Наполните свой отчете содержанием и отразите в нем свой прогресс!