Небо падших - Юрий Поляков

– А ты знаешь, какой у нас номер? – шепнула Катерина, когда мы ехали в машине в паб.

– Какой?

– Для молодоженов!

«Интересно, – подумал я, разглядывая широкую спину расположившегося на переднем сиденье атташонка, – успел он уже побыть „молодоженом“ или все-таки нет?»

…Мы сидели в пабе «У трех львов» на высоких стульях и тянули холодный черный, как кофе, «гиннес». Атташонок рассказывал о лондонской скучище, а я незаметно поглаживал Катькино колено. Иногда мы встречались с ней взглядами.

«Эх ты, не могла потерпеть неделю!» – молчаливо укорял я.

«Боже мой, Зайчутан, ну какое это имеет значение!» – так же без слов отвечала она.

У нас за спиной работал телевизор, и моего английского хватало лишь на то, чтобы по интонации и особой информационной скороговорке понять, что идут последние новости. Неожиданно Катька и атташонок как по команде обернулись и уставились в телевизор. Я последовал их примеру. На экране чуть подрагивал стоп-кадр – огненный шар взрыва. Из слов диктора я уловил только то, что во время тренировочного полета на авиабазе в Фарнборо столкнулись два МИГа и оба летчика погибли. В сердце образовалась бездонная оторопь. Так бывает, если звонишь кому-нибудь, чтобы поздравить с днем рождения, а тебе говорят, что человек полгода как умер.

– Когда? – прохрипел я.

– Два часа назад… – отозвался кто-то из них.

– Может, чехи? У них тоже МИГи, – с надеждой предположил побледневший атташонок.

– Нет, не чехи!

Я-то сразу все понял. Это могли быть только наши. Чехи выступали большой группой, делая обычный проход плотным строем над аэродромом. И двумя тут дело не обошлось бы.

– Их больше нет, – прошептала Катерина, по-детски закрыла лицо руками и заплакала. Этот плач мне сразу не понравился.

– Подождите, сейчас будут подробности! – заволновался атташонок. – Они обещали новые подробности через минуту.

– Боже, какая я дура! – сквозь рыдания твердила моя возлюбленная секретарша. – Какая дура…

– Вот! – подполковник показал на экран телевизора.

Там появилась новая картинка. Медленными рывками один МИГ догоняет другой и… таранит его. Такого еще не было! Талалихин хренов! Неторопливо разрастается взрыв – и горящие обломки расползаются по всему экрану.

– Jesus Christ! – вскрикнул бармен, схватившись за бакенбарды.

И вдруг посреди этого замедленного огненного кошмара неторопливо расцвели два спасительных парашютных купола. Невероятно! Но диктор, с восторгом, -каким обычно сопровождается внезапно забитый гол, уже сообщал, что, по уточненным данным, оба летчика катапультировались и живы. Им даже не понадобилась госпитализация. Крепкие русские парни!

И тут я заметил, что Катерина больше не плачет, а смотрит на экран с каким-то непонятным стервозным восторгом. Мне стало окончательно ясно: без нее дело не обошлось.

Атташонок, наскоро попрощавшись, ринулся в посольство за инструкциями. Как я понял позже, для него в эту минуту было важно добиться, чтобы из Москвы не присылали комиссию, а все разбирательство доверили ему. Иначе – прощай скучный Лондон и белый китель! Катерину я отправил вместе с ним – для сбора информации. И то, как он, поколебавшись, согласился взять ее с собой, окончательно убедило меня в том, что они тут в мое отсутствие времени зря не теряли. Но нет худа без добра – зато у меня теперь свой человек во вражеском логове. Я знал одного эамминистра, который специально подкладывал свою юную секретаршу вышестоящим товарищам – и та вместе с начальственной спермой собирала секретную околоправительственную информацию. Теперь он уже вице-премьер, и кому нынче подкладывает свою секретутку – можно только догадываться! И все-таки Катька – стерва…

Но на ревность времени не оставалось – я сломя голову помчался в отель, где разместилась наша делегация. Все участники событий, кроме руководителя полетов, были в сборе и расположились вокруг журнального столика так, будто ничего особенного не случилось. Судя по остаточному объему жидкости в квадратной бутыли, они уже прилично хватанули казенного спирта – медицинская помощь им все-таки понадобилась. Один из катапультантов, Федор Иванович Базлаков, миниатюрный мужичок с седеющим ежиком, потренькивал на гитаре. Второй, Витя Вильегорский, молодой еще парень с румяным лицом отличника боевой и политической подготовки, полулежал на диване. Оба они были почему-то в тренировочных костюмах нашей олимпийской сборной. Рядом устроились несколько хмурых механиков. Когда я вошел в штабной номер-люкс, вся компания грустно и нестройно запела под гитару:

Не скоро поля-я-я-ны

Травой зарасту-у-у-т…

А город подумал,

А город подумал,

А город подумал -

Ученья иду-у-у-т!

– Ну, ребята, – выдохнул я, не зная, с чего начать.

– Что – ребята? Это, Шарманов, все твоя сучка-секретарша! – рявкнул Базлаков. – Таких к авиации близко подпускать нельзя!

Как впоследствии выяснилось, он и был главным виновником столкновения: передал ведомому, что газует, а сам вдруг сбросил обороты.

– Ладно тебе, все бывает, – рассудительно отозвался Вильегорский. – Живы – и слава Богу!

– Что значит «все бывает»? Говорю тебе – ведьма! Если б она меня не сглазила, разве бы я подставил задницу? Скажи, Семеныч!

– А то… – предусмотрительно уклонился от участия в споре асов пожилой «механ».

– Обломками никого не стукнуло? – робко спросил я.

– Не слышно пока…

Базлаков, набычившись, разлил спирт по стаканам. Они с Витьком чокнулись и переглянулись, как племенные кобели-медалисты, подравшиеся из-за случайной болонки прямо на смотровой площадке. А я вдруг подумал о том, что, если бы в аэропорту не поправил атташонка, это был бы действительно их последний полет. Но вслух об этом говорить не стал: психика у людей после аварийного катапультирования обычно налаживается только через несколько дней, и любое неосторожное слово может привести к самым неожиданным последствиям. К очистительному мордобою, например. Я просто предложил выпить за главного конструктора катапультных кресел. Тост вызвал буйный восторг.

Выпили. Отдышались.

– А где Перов? – полюбопытствовал я.

– Стреляться пошел, – сообщил Базлаков.

– Куда?

– В салон…

– Зачем же вы его отпустили?

– А у него все равно пистолета нет, – успокоил Вильегорский.

Потом оказалось, что руководитель полетов Перов тоже был виноват в случившемся. Вместо того чтобы неусыпно наблюдать за пилотажниками и руководить ими по рации, он уединился в комфортабельном Ту-134, некогда носившем по свету министра гражданской авиации, и пил коньячок, который ему подавала смазливая стюардесса в юбчонке, едва прикрывающей клитор. Так и профукал ЧП…