Лисьи броды - Анна Старобинец

Замполит мотнул головой, рванул ворот гимнастерки и засипел.

– Подавился, што ль?

По ту сторону обступившей Родина тесной тьмы Витя Рябышев ударил кулаком в днище гроба, и еще и еще – и с гнилым влажным хрустом доски переломились, Родин выхаркнул на скатерть бараний хрящ и тогда только понял, что Рябышев стучал не по гробу, а по его, замполита, спине, и трещали вовсе не доски – это он, замполит, надсадно и хрустко кашлял.

Замполит дрожащей рукой поправил волосы, соскользнувшие с влажной плеши, вытер рот салфеткой и покосился на седого в костюме. Тот на Родина не глядел. Круглолицый детина что-то ему горячо рассказывал, а седой слегка улыбался уголком рта и изучал карту вин. Хмырь в помятой кепке сидел неподвижно, как кукла с испорченным заводным механизмом.

– Это кто, так сказать… который седой? – шепотом спросил замполит.

– Это Аристов, – ответил Рябышев тоже шепотом. – Из Москвы. Полковник госбезопасности.

Замполит кивнул и поднялся. Ему страстно хотелось подойти к соседнему столику и доложить полковнику из Москвы про засевшую в Лисьих Бродах шпионскую гадину, обнаруженную и разоблаченную им, Гошей Родиным, в одиночку… Но не время. Держи себя в руках, капитан. Доведи до конца охоту, загони шпионскую тварь в капкан – и ты будешь лично докладывать об этом полковнику. Не здесь. В торжественной обстановке…

– Мне пора. Труба, так сказать, зовет.

По пути к оставленному чуть ниже по Китайской улице «виллису», повинуясь инстинкту – охотника ли, стервятника, – замполит завернул в торговый дом Чурина. «Все от иголки и до рояля» – гласила вывеска рядом с входом.

Интересно, есть ли у них лопата.

– Почитай мне про эту девочку, которая прошла через зеркало. Настя лежала под двумя одеялами и все равно мерзла. Это не потому, что скоро метаморфоз, привычной мантрой попыталась забормотать свою панику Лиза. Это потому, что она долго была в холодной воде. Нужно скорее принести жертву Небесной Лисице Ху-Сянь, и та согреет ее девочку своим теплым мехом…

Лиза села на кан рядом с дочерью в позу лотоса и открыла книгу:

– Одно было уж верно: белый котенок был тут ни при чем. Это была всецело вина черного котенка…

– Нет, не с начала. Читай сразу про дом за зеркалом.

– …Ты хотела бы жить в доме за зеркалом, Китти? Вот уж не знаю, давали ли бы они тебе там молоко. Может быть, зеркальное молоко и невкусное…

– Оно не пахнет, – сказала Настя.

– Что?

– Зеркальное молоко. Я думаю, там, за зеркалом, нет ни вкусов, ни запахов. А здесь плохо пахнет. Как будто что-то гниет…

Это не потому, что скоро метаморфоз. Это потому, что она ребенок с богатой фантазией. Нужно принести Небесной Ху-Сянь цыпленка, она любит цыплят…

– …Давай играть, как будто зеркало стало вдруг мягким, как кисея, так что мы можем пройти насквозь. Смотри, оно уже начало превращаться во что-то вроде тумана. Честное слово! Нам будет легко пройти сквозь него…

– Мне будет легко пройти сквозь него, – бормотнула Настя, уже погружаясь в сон: Лиза дала ей отвар из тутовых ягод, китайского лимонника и пустырника, добавила туда ядра дикой ююбы и жемчужного порошка. Ей нужно поспать. Сон лечит. Сон исцелит ее девочку.

Лиза отложила книгу и, прежде чем услышать шаги за дверью, звериным нюхом уловила запах мужчины, которого она приманила – соком бешеной вишни, медом из нектара болиголова, крыльями пчелы, собравшей нектар, кровью черной птицы и стеблями полыни айе, которыми она закалывала свои черные волосы… Он пришел к ней не потому, что хотел, но против собственной воли. Как вчера, он будет рядом с ней не как человек, но как зверь, попавший в капкан, и от этого, как и вчера, он будет с ней груб.

Он заходит и молча срывает с нее халат, и она покорно спускается с кана на пол, и встает на четвереньки на жесткой тростниковой циновке, закрывает глаза и ждет, когда он возьмет ее грубо, как зверь, рядом с ее спящим ребенком. Рядом с ребенком, которого она сможет спасти, если узнает как можно больше об этом мужчине.

Она ждет – но он не прикасается к ней. Она слышит шелест страниц и открывает глаза. Он листает «Алису в Зазеркалье»:

– Откуда у тебя эта книга?

– Ее оставил мужчина.

– Кто?

– Олег Деев.

Его лицо каменеет. Ревность – это хорошо; это то, на что она и рассчитывала. Ревность, как и совокупление, развязывает язык. Но тут явно что-то еще кроме ревности. Что-то большее.

– Отдай мне книгу, – говорит он.

– Для чего тебе сказка про Зазеркалье?

– Не твое дело.

Он уже держит книгу в руке. Он мог бы не просить – просто взять. Тем не менее он ждет ее разрешения. И она говорит:

– Бери. Только дай кое-что взамен.

– Что?

– Часы с твоим портретом. Те, что ты отнял.

– Для чего тебе мой портрет?

– Не твое дело.

– Это часы моей жены.

– Это трофей. Теперь он принадлежит мне.

Он вынимает из нагрудного кармана часы на цепочке, а она отворачивается. Приподнимает длинные волосы, открывая шею с просвечивающими венками и по-детски выпирающим позвонком.

– Надень. Там сложный замок, – говорит она шепотом.

И он надевает. Неуклюже возится с замочком, застегивает, но руку не убирает. Он проводит пальцами по ее коже – едва касаясь, будто гладит цветок и боится стряхнуть пыльцу. Он целует эту ее детскую шею, и покатые плечи, и греет ее холодные руки.

– Говорят, ты ведьма, – он зарывается лицом в ее волосы.

– Врут, – отвечает она и смеется.

– Ты смеешься не как другие. Смеешься, когда ты злишься.

Он нежен с ней – как будто его больше не держат здесь против воли. Как будто капкан открыли, а зверь ласкается, не уходит. Он нежен с ней – и он все делает тихо, чтобы не потревожить ребенка.

Она берет себе его семя и его силу ци. И, обессиленный, он называет свое настоящее имя и признается ей, кто он и откуда пришел. Она клянется, что никому не расскажет, ведь он спас ее дочь.

Когда он встает, у него идет носом кровь. Она дает ему отвар из крапивы, тысячелистника и корня бадана, а он отмахивается:

– Ерунда. Сосуд лопнул.

Уже в дверях он спрашивает:

– Ты любила Олега Деева?

Она качает головой отрицательно.

– Говорят, ты шлюха.

– Врут, – она звонко смеется.

– Зачем ты стала его любовницей?