Повелитель Самарканда - Роберт Говард

Рассказать вам о моем умении ухаживать за девушками? Любую другую женщину я бы просто уволок за волосы в свою палатку, но даже без запретов жрецов в моем отношении к Алуне было что-то, связывавшее мне руки. Тут я не мог допустить никакого насилия. Я ухаживал за ней, как мы, асиры, ухаживаем за своими свирепыми и гибкими красавицами. Я хвалился своей мощью и рассказывал байки о побоищах и грабежах. Без преувеличения можно сказать, что мои повести о битвах и убийствах привлекли бы самых свирепых красавиц Нордхейма. Но Алуна была мягкой и скромной. Она выросла в храме и дворце, а не в глинобитной хижине в ледяной пустыне! Моя свирепая похвальба пугала ее. Она не понимала меня. И, по странной прихоти природы, ее непонимание и делало ее еще более очаровательной в моих глазах. Равно как и моя дикость, пугающая ее, заставляла ее смотреть на меня с большим интересом, чем на мягкотелых мужчин Хену.

Разговаривая с Алуной, я узнал, как она попала в Хену. Ее сага оказалась столь же странной, как и повесть об Асгриме и нашем отряде. Алуна мало что могла рассказать о тех краях, где жила в детстве. Она не имела не малейшего понятия о географии, но говорила, что родилась где-то далеко на Востоке. Она помнила унылое побережье и беспорядочно разбросанные мазанки. Вокруг нее тогда были желтоволосые люди, как и она сама. Думаю, происходила она из ветви асиров, живущих на западной границе страны, заселенной в те века народом Хьяльмара. Алуне было лет девять-десять, когда ее захватили во время набега темнокожие люди на галерах. Девушка не знала, кто они такие. Да и мое знание древних племен ничего не могло мне подсказать, ибо в те времена финикийцы еще не выходили в море, да и египтяне тоже. Могу лишь предположить, что это были люди какого-то древнего племени былых веков, как и жители Хему.

Они захватили Алуну в плен, но буря унесла их на юго-запад. Много дней блуждали они по морю, пока их галера не налетела на рифы страшного острова, где жили странные, раскрашенные люди. Островитяне перебили уцелевших, отправив их мясо в свои котлы. Желтоволосую девочку они по какой-то прихоти пощадили. Посадив ее в большое каноэ, разрисованное скалящимися черепами, они отправились в путь и плыли, пока не завидели на высоких утесах шпили Хему.

Там Алуну продали жрецам Хему. Так она и стала служительницей богини Иштар. Я полагал, что ее должность священна и почетна, но обнаружил, что дело вовсе не в этом. В душе моей зашевелился червячок сомнений, когда я понял, с каким презрением относились горожане к людям других, более молодых рас.

Ее положение в храме не было ни почетным, ни достойным, хотя и звалась она служанкой богини, она не имела никаких привилегий, за исключением того, что прикасаться к ней не дозволялось никому из жрецов. Фактически она была не более чем рабыня, на которую холодные и похожие на ястребов жрецы изливали свою жестокость. Для них она не выглядела красавицей. Светлая кожа и переливающиеся золотые волосы казались горожанам всего лишь признаками неполноценности. Даже мне, не склонному напрягать свой разум, приходила в голову смутная мысль, что если блондинка выглядела достойной презрения, то какое же вероломство могло таиться за почетом, оказываемым ей мужчинами этого города.

От Алуны я узнал мало о городе Хему. Много больше рассказали мне жрицы и молодые вельможи. Горожане были очень древним народом и считали, что происходят от полумифических лемурийцев. Некогда их города опоясывали весь залив, на берегу которого стоял Хему. Но некоторые города поглотило море, иные пали под натиском разрисованных дикарей с островов, а другие оказались разрушены в ходе гражданских войн, так что теперь уже почти тысячу лет тут был только Хему. Торговые отношения горожане поддерживали лишь со своевольными, размалеванными жителями островов, которые до самого недавнего времени (около года) регулярно приплывали на своих длинных каноэ с высокими носами торговать серой амброй, кокосами, китовым усом и добытыми среди островов кораллами. Взамен горожане снабжали их красным деревом, леопардовыми шкурами, золотом, слоновыми бивнями и медной рудой, которые привозили с какого-то неизвестного материка, расположенного далеко на юге.

Жители Хему — угасающая раса. Хотя их еще было несколько тысяч, многие считались рабами, потомками тысяч поколений рабов. Их народ представлял собой лишь тень былого величия. Еще несколько веков — и вымерли бы последние из них. Но на островах, лежащих к югу, зародилась опасность, готовая одним махом покончить с существованием Хему.

Раскрашенные воины перестали приплывать для мирной торговли. Теперь они появлялись лишь на боевых каноэ, стуча копьями по обтянутым шкурами щитам и распевая варварские боевые песни. Среди них объявился вождь, объединивший враждующие племена и бросивший их в поход против Хему. Он отправился в поход не против бывших хозяев этих земель, ибо прежняя империя, частью которой был город Хему, рухнула еще до переселения дикарей на острова с далекого континента — колыбели их расы. И вождь дикарей не походил на своих подданных. Он был гигантом с белой кожей (вроде нас, асиров), с безумными голубыми глазами и алыми, как кровь, волосами.

Жители Хему видели его. Ночью его боевые каноэ, переполненные раскрашенными копейщиками, прокрались вдоль берега, а на рассвете дикари хлынули вверх по ущельям меж утесов, убивая рыбаков, спавших в хижинах на берегу, рубя земледельцев, как раз собиравшихся на поля. Дикари пытались штурмовать город. Однако в тот раз могучие стены устояли, и нападающие, отчаявшись взять город, отступили. Но рыжий король, появившись перед воротами, размахивая отрубленной женской головой, которую держал за волосы, что есть мочи клялся вернуться с таким флотом каноэ, от которого почернеет море, и стереть в пыль башни Хему. Вот он-то и его убийцы и были теми самыми врагами, для борьбы с которыми нас наняли, и мы со свирепым нетерпением ждали их прибытия, все больше и больше привыкая к благам цивилизации, так как варвары могут за короткий срок приспособиться к цивилизованным обычаям. Мы по-прежнему жили в лагере на равнине и держали мечи под рукой, но больше из врожденной осторожности, чем из опасения. Даже Асгрим, как казалось, не чувствовал больше опасности, особенно после того, как Келка, обезумев от вина, убил на рыночной площади трех горожан, и за этим кровавым деянием не последовало никакой мести и никто не запросил виры.

Преодолев свою подозрительность, мы позволили жрецам провести нас в душное, темное здание храма Иштар. Мы даже побывали во внутреннем святилище, где во мраке, пропитанном запахом фимиама, тускло горели жертвенные огни. Там на большом черном с красными прожилками алтаре, у подножия мраморной лестницы, принесли в жертву вопящую рабыню. Эта лестница, уходившая куда-то наверх, в темноту, пропадая из вида, как сказали нам, вела в обитель Иштар. Дух жертвы поднимался по ней, чтобы служить богине. Я счел это правдой, так как после того, как тело на алтаре перестало двигаться и ритуальные песнопения стихли до леденящего кровь шепота, я услышал где-то высоко, на верхней площадке лестницы, звуки, похожие на плач, и решил, что нагая душа жертвы, рыдая от ужаса, предстала перед богиней.

Позже я спросил Алуну, видела ли она когда-нибудь богиню. Девушка затряслась от страха, сказав, что на Иштар могут смотреть лишь духи мертвых. Она, Алуна, никогда не ступала на мраморную лестницу, что ведет к обители богини. Алуну звали служанкой Иштар, но ее обязанности заключались в исполнении приказов жрецов с ястребиными ликами и их голых женщин со злыми глазами, которые словно тени скользили в пурпурном полумраке меж колонн.