Забег на невидимые дистанции. Том 1 - Марьяна Куприянова

ухмылок, прочих мимических ужимок она без труда считывала с его румяного лица в обрамлении светлых кудрявых волос под синей панамой. То же самое можно было сказать и о мальчике.

Нина и Отто образовывали зону комфорта друг друга. Их неразлучный союз гарантировал душевное спокойствие и хорошее настроение для обоих. Даже детали пазла не сходились так идеально, как ладили между собой эти двое.

Когда имеешь рядом человека, от которого не ждешь подвоха ни в одной из реальностей, на которого можешь полностью положиться, это расслабляет, но в то же время и воодушевляет необычайно. Они стояли друг за друга стеной, горой, цунами. Вместе, как им казалось, они могли справиться с чем угодно, поэтому ничего не боялись, отправляясь на поиски приключений в подобные местечки.

Нина и Отто так много лет провели в тандеме, что забыли, каково это – быть в одиночку, как другие одноклассники. Их темпераменты сложились в одно целое еще до наступления сознательного возраста, и этот монолит никому не по силам оказалось сдвинуть с места.

Биллингсли был ей братом, которого у нее никогда не было. Она ему – сестрой, которую Отто хотелось бы иметь. Нина знала, как он ее любит, хотя оба никогда не озвучивали взаимную привязанность. Она тянулась между ними как невидимая, теплая, сухая нитка, растущая из запястья, до того прочная, что не порвется на любом расстоянии, не истончится временем, не разрежется ножницами чьей-то враждебности. Нитка эта как будто была всегда и будет на своем месте тоже всегда.

Иногда вещи, которые не можешь увидеть и потрогать, – самые настоящие вещи в твоей жизни.

Знакомы они были, по общим ощущениям, с рождения. Первое воспоминание Нины, в котором фигурирует Отто, связано с тем периодом, когда ему вырезали аппендицит. Их родители тогда чаще общались и тусовались вместе по поводу и без. Не то что сейчас. Пыльные пленки видеокассет хранят записи, где Нина и Отто босиком бегают по комнате, сражаясь игрушками (мама рассказывала, попервой они здорово мутузили друг друга, хотя и не всерьез). Уже тогда они использовали любые подручные средства, чтобы организовать свой досуг, а Ханна уже тогда сидела на полу и демонстративно в этом не участвовала.

Мало что изменилось за десять лет.

Никого ближе Отто у Нины не было. И она себе многое с ним позволяла, зная, что он не подумает лишнего, не обидится, не станет искать подтекста, всегда поймет ее намерения правильно, может быть, даже правильнее, чем понимает их она сама.

И самое главное, что она могла ему доверить без страха, это саму себя. Насквозь настоящую, взбалмошную, рисковую, открытую, искреннюю во всех отношениях. Девочку, которая всегда делает то, что говорит, а говорит то, что думает. Которая не умеет скрывать эмоций и терпеть не может несправедливости, лицемерия и жульничества.

Что-то мелко застучало по железу со всех сторон. Начинался легкий дождь. Отто вытянул ладонь перед собой и посмотрел на Нину.

– Не дрейфь, сейчас закончится. Велики в пяти минутах бегом.

Капли действительно поредели, но не исчезли насовсем. Стало еще более свежо, между грядами проступили туманные шлейфы. Подростки накинули капюшоны, продолжая медленно двигаться вперед и внимательно высматривать желанную добычу в виде матовой поверхности из светлого пластика.

– Интересно, почему в подавляющем большинстве холодильники делают белыми? – спросил Отто.

– Очевидно, чтобы их легче было найти в темноте.

– Как мило с их стороны, – наигранно вздохнул мальчик.

– Помнишь, несколько месяцев назад мы спорили с Видаром по поводу копенгагенской интерпретации?

– Ну да, осенью. Еще тот полицейский приезжал. А что?

– Видар тогда заговорил о теории симуляции, но мы эту тему отложили. А потом к ней так и не вернулись.

– Значит, холодильники запрограммированы кем-то быть белыми или типа того? – засмеялся Отто. – Это расизм в мире бытовой техники…

– Я серьезно. Что ты думаешь? Ты же читал об этом. Бострома[13] как минимум. Я знаю.

– Так ты тоже. И что мы вообще с такими познаниями делаем на свалке?

– Ну как же? А где еще нам быть? Все, кто всерьез интересуется физикой, рано или поздно оказываются в подобном месте.

– Тогда странно, что Видар еще не с нами.

Они похихикали, представив Йорскиллсона в дыре типа этой – помятым, грязным и испуганным, все время поправляющим очки и следящим, как бы не запачкать ботинки.

– У тебя есть какие-то соображения и ты хочешь обсудить это с ним?

– Сначала с тобой.

– Ладно. Тогда слушай, потому что я тоже это обдумывал. Во-первых, всерьез я к этому не отношусь. Это тема бездоказательная, а потому подходит лишь для бесконечных теоретических нагромождений. Этическая демагогия, короче говоря.

– Согласна, – охотно кивнула Нина, пнув ногой какое-то устройство на своем пути, о назначении которого оставалось только догадываться. – Одни и те же статьи десятки лет подряд, а после Бострома ничего существенно нового не сказано.

– Вот-вот, и каждый следующий только промывает косточки предшественнику, почти ничего не предлагая взамен.

– Там, где знаний нет, остается только философия, – глубокомысленно заметила Нина.

– Ну давай философствовать. Пойдем от противного и представим, что все это правда и наш мир – сложная многогранная рукотворная виртуальная реальность.

– Видар придушил бы тебя за эти слова, ты в курсе?

Отто улыбался, поправляя на голове любимую панаму. Видимо, поэтому он и отложил этот разговор в прошлый раз.

– Так вот, – продолжил мальчик. – Вообразим, будто все доказано и сомнений нет. Как отреагирует человечество? Что станет в этой новой реальности с каждой отдельной личностью? Думаешь, паника, думаешь, великая депрессия? Крах идеалов? Люди перепугаются собственной жизни, как и того, что за нею кто-то стоит, следит и контролирует, и станут сходить с ума, вытворяя невиданную дичь?

– Фантасты пишут именно так, – пожала плечами Нина, особо не споря. – Как с трисолярианами[14], помнишь?

– Да. Очень похоже, кстати. Стаду ведь все равно, что там за непознанный создатель цивилизации. Бог это, инопланетянин или программист. Да и если последнее, ведь не человек же он.

– Явно не из наших, – прыснула Нина. – Ну, так что, по-твоему, будет? После всей этой истерики, вранья по телеку и политических дебатов, само собой. Я о настоящей реакции, когда до людей дойдет.

– Точно я уверен только в массовой волне самоубийств. Отчаявшиеся, не желая мириться с новым порядком вещей, будут самовыпиливаться, чтобы продемонстрировать, что выход из игры – прямое доказательство отсутствия контроля. Может, кого-то это и убедит. Какое-нибудь дурачье. Вспышка суицидников будет эффектной, но короткой. Заметят, что реакции как не было, так и нет, и перестанут. И вот, когда уйдут все несогласные, а