Набирая силу - Артем Каменистый

А меня чуть не качнуло от ощущения резкой прибавки в скрытом хранилище, и в поле зрения сами собой полезли строки списка, перечислявшего трофеи. Не настолько много, как выпало из некроманта, но куда больше, чем из неразумных созданий Чащобы.

Как не раз говорила мать, убивать себе подобных — это выгодно.

Лишь одна строка выбилась из привычного ряда.

Похоже, души могут зарабатывать лишь те, у кого прокачаны некоторые атрибуты Смерти. Еще не знаю, что это за трофей, но обязательно разберусь.

Если переживу эту ночь.

Оставив труп в луже расплывающейся крови, я торопливо кинулся к Рурмису и протянул ладонь к остаткам его ног.

Забавно, но все именно так: я применил на своего злейшего врага «целительство». Не из милосердия, разумеется, а только для того, чтобы гад не помер, валясь без сознания.

Остановить кровь и снять боль с идеально ровных и свежайших ран — ерунда. Для человека с моим уровнем навыка, разумеется. Мог бы даже попробовать приставить к обрубкам отсеченные конечности и попытаться прихватить. Да, мое «целительство» неспособно вернуть потерянные части организма, но подозреваю, есть шанс, что пара-другая сосудов схватится и это позволит ногам протянуть несколько десятков часов (а то и суток) без далеко зашедшего развития необратимых процессов. Ну а там найдется спец покруче и доделает начатое.

Но я, разумеется, не стал тратить Тень ци на столь гуманное деяние.

Гуманизм хорош, но только если в меру. Когда меня бьют по левой щеке, я луплю в ответ, а не правую подставляю. Ноги Рурмису уже ни к чему. У него и голова-то осталась только потому, что не в моих интересах снимать ее с него именно сейчас.

Обтер лезвие кинжала об одежду детоубийцы, посмотрев в параметры, увидел, что за весь бой из резервуара даже единички не ушло.

Приятно знать, что конечности Рурмиса мне даже одного знака ци не стоили.

Взглянул на умертвие и нахмурился. Увы, здесь дела обстояли похуже. Схватка с толстяком оставила мое кошмарное творение без десятой части прочности. Странно, это ведь даже боем нельзя назвать, а его так потрепало.

Или конструкт чахлый, или навык надо качать и качать.

Насколько я понимаю, по достижении нулевой прочности умертвие перестанет работать или даже развалится на составляющие. Это обратимо, но для восстановления придется потратить двести шесть единиц ци. Цифра даже для меня приличная. Нет, не скажу, что неподъемная, запасов хватит проделать это много раз, но сливать столько трофеев после заурядной схватки со слабым омегой — это чересчур накладно.

Поэтому чинить умертвие не стал. Невелика потеря, пускай так походит. К тому же я так и не понял, насколько костяной спутник полезен в бою. Несмотря на впечатляющие параметры, в рукопашной этот набор мослов смотрелся не столь грандиозно. Да, он покромсал противнику ноги, лицо и предплечья, но даже детали доспеха, сделанные из пропитанной особым клеем многослойной льняной ткани, разодрать не смог. И это при том, что толстяка я серьезно ранил в самом начале, да еще в нашу пользу сработали неожиданность и ужасающе страшный облик того, что получилось из Кра.

Подняв продолжавшие полыхать факелы, я пристроил их в кольцах на стене. Постояв с минуту, убедился, что никто не шумит, торопливо приближаясь к месту схватки. И вообще никаких звуков не слыхать. Здесь, в подземелье, все будто вымерло. Кажется, что, если еще немного подождать, начну слышать сердцебиение Рурмиса.

Да, сердце у него и правда здорово колотится. И вообще, что-то он долго валяется.

Это нехорошо.

Присев, обыскал бесчувственное тело. Вытащил нож с коротким лезвием, хитро припрятанный в широком кожаном поясе. Поразмыслив, стянул и сам пояс, нацепил его на себя. Куртка моя не сказать что качественная и пережила немало невзгод. Распахивается сама по себе, а это плохо, это может помешать в бою.

Еще раз применил «целительство», снимая боль. Это подействовало: веки Рурмиса затрепетали, затем медленно приподнялись. Потерянно уставившись в потолок, он перевел взгляд на меня, и глаза его чуть из орбит не выскочили. Дернувшись, потянулся одной рукой за ножом, другой уперся в пол и попытался себя подкинуть.

Чтобы тут же с грохотом завалиться на доски, не обнаружив под собою ног.

Я трижды похлопал в ладоши и почти без издевки похвалил:

— Браво! Для куска идиота ты неплохо скачешь.

— Ч-что ты со мной сделал… — в ужасе пролепетал Рурмис.

— Как это что? Ты был целым идиотом, а стал частичным. Звучит так, будто это тебе на пользу пошло. В общем, не расстраивайся.

— Ч-что… — продолжал запинаться Рурмис.

— Блин, какой ты непонятливый. Радуйся, говорю, ведь я не дал тебе подохнуть от потери крови. И еще вылечил от кривизны ног. Продолжишь и дальше дергаться, и от кривизны рук тоже вылечу. Не бойся, будет больно, но недолго, боль я хорошо снимаю. И операции тоже делаю хорошо.

Сказав это, я небрежно вспорол Жнецом дощатое покрытие пола. Рурмис уставился на волшебный кинжал с неописуемым ужасом:

— Н-ноги… М-мои н-ноги. Я ч-что, с-сплю?

— Тебе и правда руки отрезать или как?

— Н-нет.

— Тогда полежи спокойно. Поговорить хочу. Задам тебе несколько вопросов. Отвечать надо быстро, правдиво и понятно. И не надо здесь заикаться. Если ответы мне понравятся, я, возможно, тебя не убью. Или убью так, что ты это даже не заметишь. Знаешь, что такое легкая смерть?

Судя по глазам Рурмиса, в данный момент он даже свое имя стремительно забывал. Осознание происходящего накрывало его многотонной железобетонной плитой.

Нет, только не это, я ведь пообщаться хочу. Пришлись отвесить несколько звонких пощечин, злобно рявкнуть и в качестве вишенки на торте приказать умертвию помахать у Рурмиса перед глазами полным набором когтей.

Плюс, отключая намечающуюся истерику, влил в покалеченного половину содержимого фляжки, сделанной из сухой тыквы. Она выпала откуда-то из одежд толстяка в процессе схватки. Судя по запаху, в ней находилось пойло, выгнанное из портянок самых убогих бродяг Рока. Но спирт ощущался хорошо, следовательно, можно рассчитывать на крепость. А это и от боли помогает, и психику расслабляет.

Напрягаться Рурмису сейчас нельзя. Пусть успокоится.

Лишь после комплекса подготовительных мероприятий я взялся за пленного всерьез.

Меня интересовало все.

Абсолютно все.

А Рурмис оказался столь любезен, что не стал запираться. Разве что заикался сильно, заставляя иногда переспрашивать, да косился то на Жнеца, то на умертвие, выпучивая глаза до такой степени, что чудом из глазниц не выпадали.