Падение Софии - Елена Хаецкая

* * *

Вельяминов заснул в своей постели в больничной палате.

Софьи поблизости не было. Она не ушла с концерта. Когда Вельяминову сделалось дурно, Софья протянула руку в перчатке, дернула сонетку и вызвала служащих концертного зала. Не произнося ни слова и даже не отводя глаз от сцены, она указала на Вельяминова, и его вынесли. В Бадене привыкли к больным и ничему не удивлялись, действовали умело — тихо и быстро. Вельяминов почти сразу лишился чувств и не осознавал происходящего.

Оставшись в ложе одна, Софья смирно сложила руки на коленях. Она ни на долю секунды не отвлекалась от музыки, и потому Монтеграсс не заметила суеты, возникшей в ложе. Монтеграсс замечала лишь прерванное внимание. Ни одно не ею вызванное чувство не проходило мимо нее. Говорили, что стоит двум-трем слушателям во время концерта подумать на короткое время о чем-то своем, как Монтеграсс уже теряла вдохновение и заканчивала концерт ранее положенного.

Когда завершилось первое отделение, Софья не захотела выходить и совершать променад по фойе. Ей невыносимо было видеть сейчас обычные человеческие лица, слышать будничные голоса, кашель, шуршание программок и журналов, смех. Отсюда, из ложи, гудение пустеющего зала и наполняющегося буфета, воспринималось как своего рода сырье для музыки, как кудель, из которой искусник-мастер когда-нибудь вытянет тонкую нить.

Дверь ложи отворилась, и появился Харитин с двумя бокалами в руках.

Ни слова не говоря, он проник внутрь и уселся на кресло, где недавно еще сидел Вельяминов. Протянул Софье бокал. Она взяла, но пить не стала.

— Он умрет, — сказал Харитин.

— Ну и что? — возразила Софья. — Все когда-нибудь умирают.

Харитин жадно смотрел на нее.

— Он — совсем скоро.

Софья молчала.

Харитин заговорил, старательно подбирая слова:

— Как ты хочешь: короткое время с умирающим, чтобы каждое мгновение — как драгоценность, чтобы все время больно… Или пусть он живет — только без тебя?

— О чем ты говоришь, Харитин? — нахмурилась Софья.

Он коснулся пальцем ее бокала.

— Пей.

Софья наклонила голову и стала пить.

Харитин следил за ней. Он держался настороженно — с таким лицом человек идет по скользкому льду.

— Боль приятна, — сказал Харитин. — Тонкая и острая боль. Минуты перед разлукой. Я видел в других глазах наслаждение.

Софья безмолвно покачала головой. Она по-прежнему держала бокал у губ, как будто закрывала им лицо.

— Людям это нравится, — настаивал Харитин. — Это как маленький порез на коже.

И он, и Софья вспомнили выражение блаженства, которое появлялось на лице старой княжны всякий раз, когда Харитин покусывал ее запястья. Софья ощутила вдруг страшную брезгливость, даже гадливость.

— Нет, — вымолвила она. — Так не нужно.

— Как? — быстро спросил Харитин. — Как не нужно?

— Пусть он живет, — ответила Софья. В этот миг не испытывала она никакого наслаждения, никакой маленькой, остренькой, тоненькой боли — была боль тяжелая, во всю ширь. — Пусть Вельяминов живет. Я не хочу смотреть, как он умирает. Мне это не интересно, слышишь, Харитин?

— О да, — проговорил Харитин, облизывая губы кончиком языка, — я слышу…

* * *

Вельяминову снилась Монтеграсс. В этом сне она разговаривала хриплым, каркающим голосом. Чарующий голос появлялся у нее только когда она пела. И еще она была стара и безобразна. Лишь музыка преображала ее.

— Меня обратили в женщину, потому что музыка на земле начала умирать, — хрипела Монтеграсс во сне Вельяминова. — На самом деле я была вороной, старой вороной с рассыпающимися перьями. Если я долго не буду петь, то снова обернусь облезлой птицей и забуду о том, как была женщиной.

Она протянула к Вельяминову сморщенную, темную руку с крючковатыми когтями. Он хотел отшатнуться, но во сне не мог даже пошевелиться и только обреченно смотрел, как приближаются к нему эти желтоватые, загнутые когти. Потом его царапнула боль — и почти сразу же тепло и покой хлынули в его душу. Волшебный голос Монтеграсс, сплетаясь с виолончелью, соткал для Вельяминова разросшийся сад с тяжелыми от дождя листьями, с разбухшей сиренью, с густой печалью воспоминаний. Он заплакал и заснул еще раз — не пробуждаясь от первого сна.

— Пойдем, — сказала Софья Харитину, но не двинулась с места.

Она наклонилась над Вельяминовым и поцеловала его в губы. Мужские губы пахнут коньяком, табаком, они всегда горькие и кислые. Но у Вельяминова они оказались сладкими. От него пахло молоком, вареньем, морским купанием.

Вельяминов пошевелился, вздохнул, забросил руку за голову. На его запястье ясно выделялось несколько красных полосок.

Софья вдруг покачнулась. Она упала бы, если бы Харитин не подхватил ее.

— Пора, — прошептал он. — Не нужно, чтобы нас застали.

Она еще раз обернулась к Вельяминову. Харитин с неожиданной силой сдавил ей шею, так что она на миг потеряла сознание, и выволок в коридор.

— Скорее, — сказал Харитин. — Может прийти медсестра. Она часто приходит проверять.

Он тащил ее за собой.

— Что ей потребовалось здесь проверять? — спросила Софья. Спотыкаясь, она бежала за ним, а он не выпускал ее руки. — С чего ты взял, что она придет?

— Люди ходят и проверяют, не умер ли умирающий, — объяснил Харитин. — Когда они видят, что он умер, они зовут на помощь и суетятся. — Он покачал головой. — Люди вечно спешат, когда нужно остановиться.

— Он ведь теперь не умрет? — спросила Софья. У нее кружилась голова, она хваталась на бегу за стены, за перила лестницы.

— Я забрал у тебя много жизни, — ответил Харитин. — Ему хватит.

На последней ступеньке Софья споткнулась и упала. Харитин подхватил ее за талию, заставил подняться и довел до тротуара. Они взяли электромобиль, чтобы вернуться в отель «Минерва».

— Спи, — приказал Харитин.

И Софья мгновенно провалилась в пустоту.

Когда она проснулась, ни слабости, ни головокружения не чувствовала. Ясный день слегка шевелил занавески. Постель была смята, на подушке осталось несколько капелек крови. Харитин укладывал в саквояж вещи. Поймав на себе взгляд Софьи, он раздвинул губы. Харитин так и не научился улыбаться по-настоящему.

— Мы уезжаем через два часа, — сказал он. — Умойся. Твое платье — шерстяное, с воротничком. Хочешь пелерину? Я еще не уложил.

Софья села в постели, подложила под спину подушку.

— Ты заказал мне какао?

— Да. — Харитин кивнул на термочашку с плотно закрытой крышкой. — Горничная уже принесла.

Он снял крышку, перелил горячее какао в фарфоровую чашечку и подал Софье.