Деревенский бунт - Анатолий Байбородин

Конюх испуганно перекрестился:

– О господи, экие страсти удумали, ироды, бома[175] их побери, коров клонировать… Вот у нас в колхозе корова жила… Доилась с хвоста, давала вёдер до ста. Доярки её к заплоту привалили да ишо пять лет доили. Потом зад отрубили да ишо десять лет доили… Клонировать… Верно, с коров-то и до баб и мужиков доберутся, и тех почнут клонировать… Ой, паря-а… конец света…

Конский Врач обречённо покачал головой:

– Шо ви говорите, шо ви говорите, господа конюхи?! Ох, далеко нам таки до Америки…

Конюх фыркнул:

– Далёко?.. Дак и ладно: видел я кина американские про ихну жись. А какая у их жись?! Что дом, то содом, что двор, то гомор, что улица, то блудница. Прости, Господи. – Конюх опять побожился. – Вот те и Америка…

Конский Врач, смеясь, пошёл вихлеватой походкой, а конюх тронулся следом, передразнивая походочку ветеринара.

– Фу ты, ну ты, ножки гнуты… Походочка, что в море лодочка…

* * *

Когда Конский Врач отчалил, бригадир вновь заиграл на гармони, а конюх, приплясывая, позвякивая уздой, снова зачастушил:

Когда гармонь стихла, конюх, сопревший и упавший на лавку, похвастался:

– Ловко на пару-то выходит. Артистов из телевизера заткнем за пояс… – Тут конюх смущённо отвел глаза. – Громобоюшко, а может, тово…

– Чего «тово»?

– А тово… может, Ильюша, и меня прихватишь на «Играй, гармонь!»… На пару и спляшем, и споём…

Бригадир засмеялся, озирая мелкого старичка от сыромятных ичиг до сплющенной кепки.

– А не рассыпешься, плясун? Ты бы, дед, лежал на печи да протирал кирпичи, а то «и спля-ашем и споё-ом»… Полёживал бы на печи, заливал баушке бухтины, Бухтин дак…

Конюх обиженно поджал губы, а потом колесом выгнул грудь:

– Да я, Илюха!.. Да я!.. Да я молодых троих перепою, перепляшу. Баушка не даст соврать… «Рассыпешься…» Обидел ты меня, Ильюша…

Бригадир покаянно погладил старого по плечу, но дед не унимался:

– О-ой, я, бывалочи, на Троицу рюмочку опрокину, дак и пою, и пляшу, пока не упаду. Силком с поляны уносили…

Бригадир согласно кивнул головой:

– Ладно, Мартемьян Иваныч, уговорил… Приходи на спевки… будем спеваться…

* * *

К правлению подплыла коза Ада; за Адой козёл Борька брёл блатной походочкой и с магнитофончиком, откуда хрипела блатная песенка:

Коза Ада, не удержавшись, стала приплясывать.

Бригадир, отложив гармонь, крикнул:

– Эй ты, Обалдуй, выруби тарахтелку!..

Козёл Борька, усмехнувшись, выключил магнитофон.

Конюх горестно покачал старой головой:

– Пошто путних-то песен не стало?! Чтоб по-божеськи, по-руськи. Соромщину базлают.

Бригадир пояснил деду:

– Дак чо уж, паря, даёт мирово сообчество, то и горланят.

Коза Ада скосоротилась:

– Лохи… Чучела замшелые… Отстали от жизни.

Когда Борис Обалдуй с Адой отошли за палисадник и закурили, конюх, кивнув на Борьку, припомнил:

– Вот, Ильюша, у козла Борьки ране жизнь была, не жизнь, паря, малина: кормили от пуза, в козьей стаюшке краше, чем у домовитой бабы…

– Дак с его же, дед, столь шерсти начёсывали!.. Бабы едва поспевали прясть.

– Во-во…

– А девать некуда, дак возами в Англию возили… В сани або в телеги возы наметам, брезентишком укроем и… в Англию…

– Во-во, Ильюха, не токмо Ботала, вся Англия в козьих варьгах да козьих чулках ходила. А шерсть откуль?.. Отсуль, из Боталы, от Обалдуя… А как о ту пору козёл ишо не пил и не курил, и харчи были ладные, дак у его, паря, денно и нощно шерсть росла. Сёдни бабы, скажем, остригли, назавтра, глядишь, опять зарос по самые рога…

– Да чо ты мне, дед, толкуешь?! Я чо, в Америке жил?! Я чо, козла Борьку не знаю?! Знаю… Помнишь, дед, какое племя от Борьки шло?..

– Коли не пил да не курил, дак и козлята, адали[176] поросята…

– Шерстяные, племенные. Помнишь, дед, на коней меняли козлов и коз?

– Да ишо и, паря, торговались. Помнишь, Ильюха, ловкачи же норовили старого коня абы древнюю кобылу всучить за козу або козла? А за Борьку, помнишь, трактор сулили, но мы отказались? Борька же не козёл – шерстяная фабрика… А сколь в Англию козлят спровадили. Старики поговаривают, дескать, в Англии сплошь козлы из Боталы…

– Вот Борьке и уваженье от колхозу: в партию приняли, Доской почёта наградили…

– Дак, Илюша, козёл и по сю пору на «доске» красуется… Так шепетко[177] на карточке вышел, адали, паря, живой… Это уж после коза Дереза в его втрескалась по самые рога, умыкнула карточку с Доски почёта да в козьей стаюшке и повесила…

– Пошто?.. Обалдуй и поныне на Доске… висит.

– Дак это, Ильюша, уже другая карточка.

– И чо с козлом подеялось?..

– Дак чо подеялось?! Как Бухало очеловечил козла, да недочеловечил, вот он и не пришей кобыле хвост… У Конского Врача днюет и ночует. А тот разве добру научит?! Срамные картины глядят на пару… Конский Врач-то и научил козла водку пить …Бухло же… и махру смолить.

– Да-а, хана Борьке козлу…

– И козу Дерезу кинул, изменщик коварный, – пожалел конюх тихую козу. – Коли ветер в поле, дак и маруху дачную завёл…

– В колхоз сманил… Демократка ишо та, пробу негде ставить…

– Да-а, Ильюша, сполюбил красавицу, на всю округу славится… Блудня…

Коза Ада, краем уха услыхав про себя, весело заблеяла:

– А тебя, дед Бухтин, завидки берут. Хоча есть, а мочи нету…

Конюх отмахнулся: