Год 1943 - "переломный" - Владимир Бешанов

В эфире стояли крик, вой и мат, кто-то пытался подавать команды, кто-то открытым текстом поминал Гитлера, Ротмистрова и всех их родственников. На КП командарма «доносились злые и ядреные выражения, не публикуемые ни в русских, ни в немецких словарях» (немцы тоже крыли матом?). Первые эшелоны танковых корпусов уже горели, а 170-я и 31-я бригады только выдвигались к переднему краю. Советскому командованию, заранее списавшему головные бригады в неизбежный процент потерь, казалось, что стоит надавить еще немного, и немецкий фронт рухнет.

После ввода вторых эшелонов количество боевых машин на направлении главного удара удвоилось. Вражеские наводчики не успевали ловить в перекрестье цели, и советские танки ворвались на гребень высоты 252.2 и в совхоз. В единоборство вступили гренадеры СС.

«Русские начали атаку утром, — вспоминает унтер-штурмфюрер Гюрс. — Они были вокруг нас, над нами, среди нас. Завязался рукопашный бой, мы выпрыгивали из наших одиночных окопов, поджигали магниевыми кумулятивными гранатами танки противника, взбирались на наши бронетранспортеры и стреляли в любой танк и солдата, которого мы заметили. Это был ад! В 11.00 инициатива боя снова была в наших руках. Наши танки нам здорово помогали. Только одна моя рота уничтожила 15 русских танков».

В воздухе господствовала немецкая авиация. Советские танковые батальоны действовали сами по себе, не имея никакой поддержки и артиллерийского сопровождения: «Общих сигналов взаимодействия и связи танковых частей с дивизионной артиллерией, как правило, не было. Поддержка артиллерией танковых частей заканчивалась лишь на артподготовке. Вызовы артиллерийского огня удовлетворялись медленно и после того как танки уже несли потери».

Четыре танковые бригады, три батареи самоходных установок, два стрелковых полка и батальон мотострелковой бригады накатывались на опорный пункт в районе совхоза «Октябрьский» и вновь откатывались, оставляя пылающие машины и горы трупов.

На этом насквозь простреливаемом поле, вспоминают участники боя, тесно было «даже пулям»:

«Боевые порядки войск перемешались, точно определить линию фронта не было возможности. Обстановка менялась ежечасно, даже ежеминутно. Бригады то наступали, то останавливались, то пятились назад…

Страшные удары бронебойных и подкалиберных снарядов потрясали, пробивали и прожигали броню, выламывали огромные куски ее, оставляя зияющие провалы в броне, калечили и уничтожали людей.

Горели танки. От взрывов срывались и отлетали в сторону на 15–20 м пятитонные башни. Иногда срывались верхние броневые листы башни, высоко взмывая ввысь. Хлопая люками, они кувыркались в воздухе и падали, наводя страх и ужас на уцелевших танкистов. Нередко от сильных взрывов разваливался весь танк, в момент превращаясь в груду металла. Большинство танков стояли неподвижно, скорбно опустив пушки, или горели. Жадные языки пламени лизали раскаленную броню, поднимая вверх клубы черного дыма. Вместе с ними горели танкисты, не сумевшие выбраться из танка. Их нечеловеческие вопли и мольбы о помощи потрясали и мутили разум. Счастливчики, выбравшиеся из горящих танков, катались по земле, пытаясь сбить пламя с комбинезонов. Многих из них настигала вражеская пуля или осколок снаряда, отнимая их надежду на жизнь».

Еще: «Стоял такой грохот, что перепонки давило, кровь текла из ушей. Сплошной рев моторов, лязганье металла, грохот, взрывы снарядов, дикий скрежет разрываемого железа… От выстрелов в упор сворачивало башни, лопалась броня, взрывались танки. От выстрелов в бензобаки танки мгновенно вспыхивали. Открывались люки, и танковые экипажи пытались выбраться наружу. Я видел молодого лейтенанта, наполовину сгоревшего, повисшего на броне… Мы потеряли ощущение времени, не чувствовали ни жажды, ни зноя, ни даже ударов в тесной кабине танка. Одна мысль, одно стремление — пока жив, бей врага».

И еще: «Основным горючим для дизельных двигателей наших танков той войны был газойль. Он значительно менее летуч, чем бензин, и на одежде держится долго. Когда на одежду попадает огонь, она мгновенно загорается, а вероятность попадания огня в бою на одежду очень высока. На Т-34 были 3 столитровых бака с горючим по правому борту и плюс столитровый бак с моторным маслом по левому борту, и, когда бронебойный снаряд прошивает борт, внутрь танка выплескивается газойль или масло, и масса искр попадает на одежду, и все это вспыхивает. Не дай бог живущим сейчас когда-нибудь видеть израненного, корчащегося, заживо сгорающего человека или испытать это самому… Трудно вообразить, что после этого всего можно остаться в живых и не свихнуться. Видимо, только русский человек способен выдержать это».

За два часа в корпусе Кириченко вышло из строя более 60% бронетехники. При такой интенсивности боя ускоренными темпами был расстрелял весь боекомплект, а второго в корпусах не было. Экипажи уцелевших танков бегали по полю, собирая снаряды!

Тупое смертоубийство чисто в советском духе — с массовым героизмом и колоссальными потерями — продолжалось пять часов, поскольку до обходного маневра Ротмистров с Василевским так и не додумались. Местность перед совхозом превратилась в кладбище танков, и немецких машин на нем практически не было. В 13.30 эсэсовцы были наконец выбиты из неоднократно переходившего из рук в руки «Октябрьского» и отошли в юго-западном направлении, за противотанковый ров. Победителей «поздравила» группа «илов», высыпавшая на свои танки кумулятивные бомбы и обстрелявшая их из пушек. Иногда такое бывает, однако в отчете генерал Кириченко отметил отдельно: «…часто штурмовая авиация бомбила свои боевые порядки, даже второй эшелон и штабы».

К «разумному маневру» оказался способен лишь командир 1-го батальона 32-й танковой бригады майор С.П. Иванов, который, следуя во втором эшелоне и наблюдая впереди пылающие машины, решил обойти высоту 252.2. Большую часть своих танков комбат направил на левый фланг, проскочил через железнодорожную дорогу и, уклонившись от огня ПТО, рванул вдоль насыпи вперед. Через час, вклинившись в оборону «Лейбштандарта» на стыке 2-го и 1-го полков СС на 5 километров, танкисты Иванова и последовавший за ним батальон 53-й мотострелковой бригады выбили противника из совхоза «Комсомолец». Здесь был взят в плен первый вражеский солдат; от него и узнали, что 29-й танковый корпус воюет с дивизией СС «Лейбштандарт «Адольф Гитлер». Однако переломить общую ситуацию, имея 15 «тридцатьчетверок», комбат не мог. Несколько часов танкисты и мотострелки держали круговую оборону, но помощь так и не подоспела. Погибли практически все. Майор Иванов сгорел в танке.

Не имела успеха и атака 25-й танковой бригады. Соединение полковника Володина, сопровождаемое двумя батареями самоходных установок 1446-го полка, имело задачу через хутор Сторожевое прорваться в Ивановский Выселок и Тетеревино, попутно «уничтожить противника в этих районах» и быть готовым «действовать в направлении Белгорода». Двигаясь по открытой местности, бригада достигла восточного урочища Сторожевого и совхоза «Сталинское отделение». И на подходе нарвалась на стоявшие в засаде штурмовые орудия. Остатки бригады были сведены в батальон под командованием капитана Чекранова, который после полудня вновь был брошен в атаку и у хутора Ивановский Выселок был дострелян танками дивизии «Дас Рейх». Потери 25-й бригады составили 55 танков, 8 самоходок и 320 человек личного состава.