Эпицентр - Павел Корнев

Мысли путались, попытка отгородиться от внешнего фона провалилась, и тогда в памяти всплыли результаты обследования на предмет сопротивляемости энергетическому воздействию. За счёт чего она там повышалась? За счёт внутренней наполненности сверхсилой? Так не выбить ли клин клином?

Я запрокинул голову и мотнул ею, заставив закружить над собой серп убывающей луны. Ну же! Давай! Стробоскоп!

В резонанс провалился, будто ухнул в полынью. Холод окутал ледяной водой, враз сбил выжигавшее меня изнутри пламя, сначала заструился тоненьким ручейком, затем потёк полноводной рекой, захлестнул с головой. Я впитывал, впитывал и впитывал сверхсилу, удерживал её и не позволял вырваться, разгонял по организму, давил, уплотнял и скручивал, а когда понял, что уже не справляюсь, то привычным для себя образом запустил энергетический волчок.

Давление разом ослабло, и я сумел подняться на ноги, побрёл к перекрывавшему обзор пригорку, благо тот особой крутизной не отличался, был невысоким и пологим. Сгустившаяся в колючий комок сила вращалась всё быстрее и быстрее, под напором двух с половиной миллионов сверхджоулей меня начало раскачивать из стороны в сторону, а рывки делались всё резче и резче; аж зубами заскрипел, пытаясь их сдержать.

И только потом осознал – из-за энергии в противофазе меня тянет к другим операторам, словно мы стали живыми разнополюсными магнитами. Причём тянуло меня в разные стороны и с разной интенсивностью.

Позади – Городец. В полукилометре от него – боец из охраны периметра и Хмурый, а ещё – уже на уровне каких-то смутных ощущений – раненые егеря. И столь же едва уловимый отклик доносился со стороны Эпицентра, а вот два пульсирующих уголька – они совсем рядом, буквально в сотне метров левее и чуть впереди.

Если б не взаимодействие сверхсил, я бы десантников попросту не заметил, а так даже темнота помехой не стала – просто знал, куда именно следует смотреть. Только взошёл на пригорок и сразу разглядел тёмные силуэты Полины и Карпа, которые тащили контейнер из чёрного авиационного алюминия прямиком к одиннадцатому витку.

Оторвались они самое большее метров на двести, но догнать нереально, из пистолета-пулемёта тоже не достать. И отставание уже не сократить – и без того запредельно далеко продвинулся. Ещё немного и – сгорю.

«А ведь даже убраться из зоны поражения не успею», – как-то очень уж отстранённо подумалось мне; я попытался перебороть давление сверхсилы, скомкать её и запустить вдогонку беглецам заряд в полкило тротилового эквивалента, но энергия просочилась сквозь пальцы, вырвалась и впустую расплескалась, осветив всё кругом взметнувшимся чуть ли не до неба своим серебристым сиянием. А потом погасла.

Я рухнул на колени, не удержался и распластался на животе, переборол подступающее беспамятство, стянул со спины рацию, прижал к голове наушники и, кое-как запитав передатчик, принялся вызывать батарею:

– Бастион-восемь! Бастион-восемь! Как слышите меня? Приём! – Наверное, нужно было назвать позывной Городца, но тот вылетел из головы, и я продолжал бубнить, едва ворочая языком: – Бастион-восемь! Передаю координаты цели: сектор тридцать один – десять, середина румба, двести метров от девятого витка. Бастион-восемь…

Внутри всё так и скрутило в ожидании детонации контейнера и вспышки, которая станет последним, что увижу в жизни, но тут ожила радиостанция.

– Принято!

А потом послышался знакомый свист и на пределе видимости сверкнуло, легонько дрогнула земля, донёсся грохот взрыва. Голова кружилась, и я ничего толком не соображал, а ещё понятия не имел, какие команды отдают артиллерийские корректировщики, и потому брякнул первое, что на ум пришло:

– Перелёт две сотни метров. И на сто метров левее.

Как ни странно, миномётчики меня поняли верно, и второй раз комья земли взметнулись куда ближе к бежавшим по степи десантникам.

«Бросьте! – мысленно взмолился я. – Бросьте вы этот клятый контейнер!»

Ну да – я не желал Полине и Карпу смерти. Не стал бы дальше корректировать огонь, оставил всё на откуп егерям. Только бросьте! Но – нет же, тащат!

– Перелёт – пятьдесят. Левее – двадцать.

И снова – взрыв.

Бросьте!

– Недолёт – тридцать. Правее – десять.

Бросьте! Бросьте! Бросьте!

Четвёртая мина легла совсем рядом, до беглецов даже докатилась ударная волна, но они продолжили упорно рваться к Эпицентру.

«Это ведь не убийство, – подумал я. – Они в любом случае обречены…»

Ну а потом миномётчикам улыбнулась удача, и десантников накрыло прямым попаданием.

– Есть… – прохрипел я в рацию, клюнул носом и не удержал голову, уткнулся лицом в землю.

Щёлк! И выключили свет.

Звёзды. И не в голове – много выше. Надо мной. В небе.

Ну а я, соответственно, пока ещё на земле.

Подумал так и почти сразу сообразил, что ошибся. Земля твёрже, тут же точно брезент носилок. Но никуда не тащат, спокойно лежу, в небо пялюсь, звёзды разглядываю.

То ли откачали уже, то ли рукой махнули. Скорее, первое. Всё же дышу, и почти ничего не болит. Не могу сказать, будто самочувствие совсем уж не беспокоит, но это как раз нормально. Если совсем ничего не ноет, не тянет и не крутит – плохо дело. Я за два последних месяца накрепко с подобными ощущениями свыкся. Было бы странно, пропади они вдруг одномоментно, особенно – после недавних падений на камни.

Мысли в голове ворочались медленно-медленно, моргал ничуть не чаще. Отупение какое-то накатило, да и только. Хотелось закрыть глаза и не шевелиться, а вот спать – нет, не хотелось. Кое-как перевалился набок, приподнялся на одном локте.

Ага, блокпост.

Я сглотнул, и стали слышны крики, рёв автомобильных движков, лязг гусеничных траков. Мелькали в ночи фары, возникали в их лучах и тут же пропадали во тьме бойцы.

Но – плевать. Я посмотрел на распоротые рукава гимнастёрки, оценил отметины внутривенных инъекций и повалился обратно на носилки – очень уж резко закружилась голова.

А потом и вовсе закачало, как на качелях. Это меня куда-то поволокли два бойца медслужбы ОНКОР.

Ну вот зачем? Тут небо, тут звёзды…

Носилки погрузили в кузов полуторки, и автомобиль без промедления тронулся с места, покатил прочь от Эпицентра.

– Ну, помолясь, приступим! – послышался знакомый голос. – Колите, дорогой друг, этому овощу второй компонент.

Я вскинулся, и с немалым облегчением обнаружил, что «овощем» Альберт Павлович поименовал не меня, а закованного в наручники Хмурого. Тот валялся у борта; когда машину потряхивало на кочках, его голова безвольно моталась из стороны в сторону.

– К чему форсировать события? – засомневался сидевший на противоположной лавке Георгий Иванович.