Шпион, пришедший с холода. Война в Зазеркалье - Джон Ле Карре

– Одиннадцать из тринадцати попали в цель, – объявил инструктор. – Очень хорошо. Просто очень. Только в следующий раз стреляйте двойными, как вас просили, и дождитесь команды «Огонь!». – Он повернулся к Эвери. – Не желаете сделать свою попытку, сэр?

Лейсер между тем подошел к мишени и пальцами своих ухоженных рук обводил отверстия, оставленные пулями. Наступившая тишина начала давить на нервы. Он казался полностью погруженным в какие-то свои размышления, ощупывая мишень то там, то здесь, проводя пальцами по плоской поверхности немецкой каски, пока его не окликнул инструктор:

– Возвращайтесь на исходную. Мы не можем потратить на вас целый день.

Эвери встал на гимнастический мат, привыкая к весу оружия в руке. С помощью инструктора он зарядил первую обойму, нервно сжимая в кулаке вторую. Холдейн и Лейсер наблюдали за ним.

Эвери начал стрелять. Оглушительные звуки отдавались в ушах, но его юное сердце наполнилось унынием, когда он увидел, что мишень ни разу даже не покачнулась.

– Хорошая стрельба, Джон, хорошая!

– Да уж, хорошая, – машинально повторил инструктор. – Будем считать неплохой первой попыткой, сэр. – Потом, повернувшись к Лейсеру, он сказал: – Надеюсь, вы никогда не будете стрелять подобным образом.

Чувствовалось, что он умеет чутьем распознавать иностранцев.

– Сколько попаданий? – взволнованно спросил Эвери, когда они с инструктором направились к мишени и прикоснулись к тонкому слою бумаги, покрывавшему грудь и живот «немца». – Сколько, офицер?

– Тебе лучше пойти со мной, Джон, – прошептал Лейсер, обняв Эвери за плечи. – Мне понадобится твоя помощь.

Лишь мгновение потребовалось Эвери, чтобы подавить желание отказаться. Но затем он со смехом сам обнял Лейсера, ощутив теплоту, исходившую от его руки и от хрустящей спортивной куртки.

Инструктор провел их через парадный плац к кирпичному бараку, который, как кинотеатр, не имел окон и с одного конца был выше, чем с другого. Вход загораживали стены, смыкавшиеся друг с другом, как это бывает в общественных уборных.

– Тир для стрельбы по движущимся мишеням и в условиях плохой освещенности, – пояснил Холдейн.

За обедом они слушали магнитофон. Записей на различные темы должно было хватить на первые две недели подготовки. Их явно сделали со старых граммофонных пластинок. На одной из них, видимо, была царапина, которая теперь при воспроизведении потрескивала с размеренностью метронома. Все вместе это было нечто вроде салонной игры, но только очень масштабной, в которой предметы для запоминания не просто перечислялись, а лишь бегло упоминались – вскользь, небрежно, часто на фоне отвлекающих посторонних шумов, то возникая в споре записанных голосов, то повторяясь в беседе с искажающими смысл поправками. Основных голосов было три: один женский и два мужских. Прочие вмешивались лишь время от времени. Больше всего их раздражала дама.

У нее был невыразительный, но нравоучительный тон, какой часто с годами приобретают стюардессы. На первой пленке она читала списки, причем очень быстро. Сначала это был список покупок, которые она якобы собиралась сделать: два фунта этого, килограмм того, потом без малейшей паузы начинала говорить о шариках цветного драже – столько-то зеленых, столько-то светло-коричневых; затем речь заходила об оружии: винтовках, торпедах, патронах того или иного калибра. Следующей темой вдруг становились фабрики с их производственными площадями, отходами, ежегодными планами выпуска продукции и месячными нормами. На второй катушке она продолжала говорить на те же темы, но теперь ей постоянно мешали посторонние голоса, сбивая ее с толку и пытаясь увести беседу в совершенно неожиданную сторону.

Делая покупки, она ввязалась в свару с женой лавочника из-за товаров, качество которых ее не устраивало: несколько яиц оказались несвежими, а цену на масло она назвала просто сумасшедшей. Когда же сам бакалейщик попытался примирить женщин, его обвинили в том, что он нечист на руку. В разговоре упоминались такие забытые понятия, как месячные рационы и продуктовые карточки, говорилось о дополнительной выдаче сахара для варки джемов, а покупательница прозрачно намекала, что торговцы прячут самые дефицитные товары под прилавком. Лавочник уже начал спорить на повышенных тонах, но осекся, услышав голос ребенка, снова говорившего о драже: «Мама, мамочка, я выронил из банки три зеленых, а когда попытался положить назад, то сразу семь черных вывалились и упали. Мама, а почему черных теперь осталось только восемь?»

Место действия переместилось в паб. И снова в центре внимания оказалась та же женщина. Она зачитывала статистику вооружений; другие голоса вливались в разговор. Они оспаривали названные цифры, называли другие, вспоминали данные прошлых лет. Потом обсуждали тактико-технические данные и разрушительную силу какого-то вида оружия – не названного и даже не описанного, – причем спорщики цинично опровергали ее слова, и дебаты делались все более накаленными.

Каждые несколько минут мужской голос выкрикивал: «Стоп!» – что было похоже на присутствие некоего рефери, – и Холдейн останавливал воспроизведение, вовлекая Лейсера в обсуждение футбольных матчей или стоявшей за окном погоды, или в течение пяти минут, засекая время по своим часам (часы стояли на камине), зачитывал вслух заметки из газеты. Затем снова включалась запись. И при последнем включении они услышали смутно знакомый, но достаточно молодой и не слишком уверенный голос, принадлежавший человеку возраста Эвери, монотонный, как у священника: «А теперь вам нужно ответить на четыре вопроса. Если не считать тех яиц, которые женщина посчитала несвежими, сколько всего яиц она купила за последние три недели? Сколько всего насчитывалось в банке шариков драже? Каково было ежегодное производство точно откалиброванных орудийных стволов за 1937 и 1938 годы? И наконец, изложите телеграфным стилем любую информацию, с помощью которой можно вычислить длину каждого ствола».

Лейсер тут же рванулся в кабинет. Он, по всей видимости, знал правила игры и торопился записать ответы. Как только он покинул комнату, Эвери заявил с обличающей интонацией:

– А ведь это были вы! Это ваш голос звучал в конце записи.

– Да неужели? – Холдейн отреагировал так, что осталось непонятным, признался он или нет.

Потом были и другие записи, и от некоторых из них веяло смертью. Топот ног по деревянной лестнице, хлопнувшая дверь, щелчок, а потом девичий голос, спрашивавший так, как заказывают в кафе лимонное или сливочное мороженое: «Дверной замок или затвор пистолета?»

После некоторого колебания Лейсер ответил:

– По-моему, щелкнул дверной замок. Да, это всего лишь дверь.

– Нет, звук был пистолетный, – возразил Холдейн. – Как раз девятимиллиметровый автоматический «браунинг». Щелкнула вставленная в рукоятку обойма.

Ближе к вечеру они отправились на свою первую прогулку. Вдвоем – Лейсер и Эвери. Пересекли Порт-Мидоу и углубились в местность за городом. Холдейн настоял на необходимости освежиться. Они шли быстрым шагом. Высокая трава хлестала по ногам, порывистый ветер быстро растрепал длинные волосы Лейсера. Было холодно, но хотя бы не шел дождь: это был сумрачный день, когда солнце не появилось ни разу, а небо над плоскими полями казалось темнее земли.