Странник - Петр Катериничев

– Наргори, – презрительно выговорил Зубр.

– Кто?

– "Ничьи". Наргори не относят себя ни к одной из этнических групп, не чтут ничьих законов, притом трусливы, дерзки и алчны. Сейчас убедишься.

– Застарелая распря? Между мушкетерами и гвардейцами?

– Джамирро до Ришелье как обезьяне до луны.

– Шпаги выдашь, командор?

– Они под пулеметами – без надобности.

– Тогда – не отвалить ли от греха? Из возраста д'Артаньяна я давно вышел.

Да и ты не Атос.

Зубр промолчал.

– Не, я не «страха ради негритянска», а чтобы не усугублять. Как учили еще самураи, искусный воин не тот, кто побеждает в схватке, а тот, кто с ней разминулся.

– Не ерничай. Считай, интуиция притупилась: ром-то был «негро».

– Будем тереть?

– Слегка. По здешним понятиям.

– Сарынь на кичку, атаман? Резвы рученьки разминаем или длинные языченьки чешем?

– По обстоятельствам. Но без пальбы. Наргори столь же наглы и бесцеремонны, сколь и трусливы. И силу понимают.

– Силу понимают все.

– Но не все подчиняются.

– Вопрос философский.

– Будут задираться – отвязываемся без сантиментов.

– Да какие уж сантименты при этаких габаритах! – кивнул Данилов на великана негра.

– Его зовут Конг.

– Так мама назвала?

– У таких не бывает мамы.

Конг тем временем легко перемахнул борт джипа, из динамиков машины настукивала ритмичная музыка, и Конг двигался, притопывая ей в такт, оскалив ослепительно белые зубы. За ним выпрыгнули еще двое, за плечами у них бестолково болтались «Калашниковы».

Дверцы «хаммера» распахнулись. Из задней вышел высокий, длиннорукий и длиннозубый чернокожий, одетый в хаки с закатанными рукавами. Из другой – двое белых: темноволосый, с незапоминающимся приятным лицом и безразличным взглядом светлых глаз и еще один – рыхлый, черноволосый, пухлогубый; сальные волосы патлами спадали на плечи, жирное угреватое лицо, несмотря на возраст – а было ему на взгляд лет двадцать пять, не меньше, – еще не знало бритвы; только на скулах и щеках курчавились редкие жесткие черные волосья.

– А команданте наш с гостями. – Лицо Сашки Зуброва стало совсем нехорошим, улыбка сделалась приторно-змеиной.

– Выставка уродов, – хмыкнул Данилов. Зубр не ответил.

– А это и есть наш Зубр. – Даро Джамирро развел руки, словно показывая гостям: вот ведь какого редкого бугая вырастили на вверенной ферме, а улыбка у генерала секуритаты сделалась столь безмерно широкой, что лошадиные зубы, казалось, заняли не просто всю нижнюю часть лица – большую его часть. – Гроза буша и нянька нгоро. Учит аристократов, как побеждать.

Неприметный белый перекинулся с Зубровым мгновенным взглядом... или Данилову это только померещилось?

– Даро, по-моему, вы славно повеселились, – нейтрально сказал Зубр, но в голосе его пророкотала угроза, едва слышимая, как ропот дальней грозы.

– Ты и не представляешь, Зубр, как повеселились! Столько гнусных повстанцев развелось по отдаленным местам: мода, что ли, такая? Вот мы их и профилактировали... Дело это не господское, муторное, всякую нечисть огнеметами гонять, но вишь ты – гостям понравилось! Сначала собачек пустили. А они дики и голодны. А как крови отведают, человечьей крови... Людишки бесятся, мечутся одержимо, бегут... А тут еще огонь! Представь: хижины и – море огня, со всех сторон, и грохот растяжных «лягушек», нет, они не убивают, лишь калечат, и этих калек настигают взбесившиеся черные псы.,.. А сами черные негритосы – горят, горят и воняют керосином! – Джамирро хохотнул нервно и искренне. – Ты ведь не любишь негритосов, Зубр? И меня не любишь, и моих «воинов леса»? А вот эти двое белозадых – любят! Ох как любят! Один просто любит, другой любит снимать на пленку! Он корреспондент. Шпион, значит! У него шакалья работа: выискивать падаль. Что его ждет? Шакалья смерть. Он станет падалью, ты станешь па-Далью, они станут падалью... Вот правда нашей земли.

«Воины леса» мирно подергивались в такт барабану из динамиков.

– Да, там еще были детишки, в селении! А знаешь, как разлетаются маленькие головки при попадании тупой штурмовой пули! Что? Не желаешь слушать? Это – наша земля и наша жизнь! Мы осквернили ночь Луны? Ха-ха! Ятуго напридумывали себе сказок и богов, а нет бога, кроме... – Тут Джамирро словно скрутило в приступе боли, послышалось какое-то бульканье – нет, он так хохотал.

– Пожалуй, мы поедем, генерал, – отстраненно произнес Зубр. – Дела, знаешь ли.

– Брезгуешь? Его превосходительство и великосиятельство Джеймс Хургада тоже брезгует: как же, жечь огнеметами людишек, подыхающих от СПИДа и голода...

На земле, стоящей на нефти и алмазах! Вы, белозадые, вымирающая раса. А я – уничтожаю тех из своих, что уничижают своим ничтожеством величие Черного континента! Как и эти глупые ятуго, смешавшие свою древнюю дикую кровь с той пеной, что течет в ваших жилах! Вы слишком изнежены вашей цивилизацией!

Посмотри на Конга! Вот он – сын городской помойки и горного водопада! Когда-то живот его раздувался от нечистот, а голова была похожа на кокосовый орех на тросточке. Посмотри теперь!

Конг продолжал пританцовывать под ритмичные звуки. Взгляд его делался все более бессмысленным. Внезапно он подскочил к машине, распахнул дверцу.

Громадный черный пес с окровавленной мордой молча, с маху, кинулся на Конга, роняя с клыков желтую пену. Но тот мгновенным движением перехватил челюсти, сухожилия могучего тела закаменели, скрутились в диком напряжении, послышался визг-стон боли... Конг разорвал животное надвое, зарычал утробно, погрузил морду во внутренности, дернул башкой, вырывая зубами кусок печени, поднял окровавленное лицо. Приплюснутый нос, белки, зубы, пережевывающие плоть бьющегося в агонии зверя... Пес был еще жив, хрипел, подергивая лапами.

Выстрел щелкнул сухо, пес затих. Данилов, вышедший из машины, положил плоский пистолет на капот.

Темное лицо Даро Джамирро будто исполнилось странного торжества.

– Ты достал оружие?

– Муки – это высшее предназначение всего живого. Ты нарушил ритуал «нахомэ». Этот проклятый пес мучился оттого, что заслужил свои муки!

– Безжалостными собак делают люди.

– Ты прав. И что из того? Тебе придется ответить по «нахомэ», чужестранец!

– Даро резко повернулся к Зуброву:

– Кто это?!

– Гость Летней Луны.

Джамирро оскалился, взвизгнул:

– Летняя Луна не властна в боли!

– Нгоро так не считают.

– Кто есть нгоро в этих лесах? Никто! Здесь никто не властен, кроме... – Он замолчал, лицо исказилось в мучительной гримаске, но он так и не назвал имя.