Император Мэйдзи и его Япония - Александр Мещеряков

Фукудзава искренне желал Корее и Китаю лучшей доли. Он полагал, что без модернизации по японскому образцу они не сумеют сохранить независимость. Политика европейских держав не оставляла в этом никакого сомнения. А потому Корее и Китаю следовало «помочь». В отличие от Сайго Такамори и ему подобных Фукудзава не говорил о том, что кого-то следует наказать за «непочтительность». Зато он заложил теоретические основы японской экспансии с «цивилизованной» точки зрения. Люди самых разных убеждений сходились в одном: соседей надо «уплотнить».

Общий настрой японского общества постепенно менялся: журналисты стали все чаще писать о корейцах и китайцах с чувством брезгливости и презрения. В японской культуре всегда было сильно противопоставление «своего» и «чужого». Свой дом, своя деревня, свой цех, свое княжество… Теперь это противопоставление стало пролегать по государственной границе.

Как известно, очень часто комплекс превосходства – это оборотная сторона комплекса неполноценности. Действительно, в это время японцы все еще мучились от комплекса неполноценности, многим казалось, что японская культура уступает западной во всех отношениях. Газета «Хоти симбун» писала: «Если попробовать сравнить японца с англичанином или американцем, легко понять, кто из них является более трудолюбивым, лучше образованным, более мужественным и понятливым. Какая разница между Японией и Англией или же Соединенными Штатами в мощи, богатстве и цивилизованности!»

Горячие головы даже предлагали программу по скрещиванию японцев с европейцами для «улучшения породы». Или же ратовали за введение английского языка в качестве государственного. Как бы подзабыв про былые обиды, японцы назвали один из заливов возле Иокогамы в честь флагманского корабля коммодора Перри – «Миссисипи».

Однако контрнаступление «японского» уже началось. В этом году японские школьники отбросили чернильные ручки, которыми они пользовались последнее десятилетие. Теперь их снова стали учить писать с помощью кисти и туши. Иероглифы выходили из тени и приобретали прежнюю объемность.

Кобаяси Киётика. Комический катехезис (1886 г.)

Цивилизация манила японцев, но они находили силы и для того, чтобы посмеяться и указать на относительность тех благ, которые приносит европейская цивилизация. На этой гравюре художник сопоставляет достоинства и недостатки японского и западного. Европеец выше, но зато ему требуется больше материи для пошива костюма. Кирпичный дом больше, но деревянный вентилируется лучше. Иностранец гордится своими часами. «Я никогда не опаздываю!» – восклицает он. На что японец спокойно отвечает, что никогда не опаздывает с приемом пищи, не имея никаких часов. В отличие от кровати, с татами невозможно свалиться.

22 декабря был упразднен прежний верховный орган управления – Дадзёкан. Теперь его функции перешли к кабинету министров. Такая реорганизация была совершенно необходима, потому что в Дадзёкан самые высокие должности (главного, левого и правого министров) могли занимать только киотосские аристократы. Однако со смертью Ивакура Томоми среди них (во всяком случае из тех, кто был на виду) не осталось ни одной фигуры, которая могла бы быть настоящим «мотором» реформ.

Первым премьером стал Ито Хиробуми. В состав кабинета входили министр иностранных дел Иноуэ Каору (выходец из Тёсю), министр внутренних дел Ямагата Аритомо (Тёсю), министр финансов Мацуката Масаёси (Сацума), министр сухопутных войск Ояма Ивао (Сацума), министр военно-морского флота Сайго Цугумити (Сацума), министр юстиции Ямада Акиёси (Тёсю), министр просвещения Мори Аринори (Сацума), министр сельского хозяйства и торговли Тани Кандзё (Тоса), министр освоения Хоккайдо Эномото Такэаки (бывший вассал сёгуна). Министерство двора было выведено из структуры кабинета министров. Это ставило его в совершенно особое положение. Император же еще больше дистанцировался от практических дел управления, а значит, и от возможной критики.

Правительство стало называться по-другому, но оно по-прежнему находилось под полным контролем землячеств Тёсю и Сацума. Ито Хиробуми совмещал премьерство с должностью министра императорского двора. Эта должность давала ему теоретическую возможность чаще видеть императора.

Премьер-министры будут меняться часто – до смерти Мэйдзи в 1912 году кабинетов будет сформировано пятнадцать. То есть «продолжительность жизни» одного кабинета составляет менее двух лет. Кабинеты приходили и уходили, но доминирование землячеств Сацума и Тёсю по-прежнему сохранялось. Премьера и его министров критиковали – зачастую ожесточенно – газеты и политики, они становились мишенью для террористов, отставки были часты, но все это не могло радикально изменить кадровый состав правительства. Несмотря на нюансы проводимой разными кабинетами политики, стратегические цели также не изменялись. Создать сильную страну и армию, сформировать единую нацию, изжить комплекс национальной неполноценности и стать вровень с Западом – с этими задачами не спорил никто.

Критика правительства и кадровые перемены абсолютно не затрагивали авторитета Мэйдзи. Он был выведен за пределы поля, где кипели политические страсти, никто не имел ни права, ни смелости подвергать сомнению его священное происхождение и статус. И в этом смысле мало что изменилось по сравнению с древностью.

В феврале Вильгельму I исполнилось 90 лет. Сайондзи Кинмоти, японский посланник в Австрии, направил Ито Хиробуми письмо, в котором утверждал, что настал подходящий момент для путешествия Мэйдзи за границу. Ни один японский император даже не помышлял о такой возможности. Несмотря на то что Мэйдзи отказался от многих обычаев прошлого, вопрос о его путешествии за границу всерьез даже не рассматривался.

Однако этот год все равно был отмечен серьезными уступками веяниям нового времени. Супруга Мэйдзи, Харуко, стала появляться на людях все чаще и чаще. Временами она даже замещала императора, когда тот не мог присутствовать на каком-либо мероприятии. Так, 30 марта Харуко отправилась на борту военного корабля в Ёкосука, где спускали на воду броненосец «Мусаси».

Заинтересованность Мэйдзи армейскими делами передалась супруге. Глядя на ее портрет, который, казалось бы, служит олицетворением мира и покоя, трудно представить, что в ноябре этого года Харуко сложила танка под названием «Пуск торпеды»:

Иноуэ Танкэй. Достопримечательности Токио. Мост Адзума на фоне взрыва торпеды (1888 г.)

Вообще-то поэтика классической танка рекомендовала, чтобы авторы воспевали прежде всего природу и любовь. Однако, как мы видим, поэзия была делом живым – она приспосабливалась к изменившимся обстоятельствам.