Стеклянный меч - Виктория Авеярд

– Мэра, не надо, не делай глупостей!

Я едва слышу умоляющий крик Килорна. Шум в моей голове так громок и мучителен. Это не шипение электричества, а что-то другое – внутри меня. Мои собственные нервы, вопящие в знак протеста. Но в то же время я ощущаю извращенное болезненное облегчение. Столько жертв было принесено ради моего дела и моего выбора. Я должна, в свою очередь, сделать то же самое и принять наказание, которое припасла для меня судьба – это справедливо.

Мэйвен все прекрасно понимает – он ищет ложь, которой нет. И я тоже. Несмотря на гордую осанку, он боится того, что я сотворила. Боится слов девочки-молнии и эффекта, который они производят. Он пришел сюда, чтобы убить меня, положить в могилу. Однако он получил трофей получше. И я добровольно отдаю его Мэйвену. Он по натуре предатель, но от такой сделки не откажется, я это вижу. Он желает заполучить меня – и сделает что угодно, чтобы вновь взять в руки поводок.

Килорн бьется в оковах, но тщетно.

– Кэл, сделай что-нибудь! – кричит он, гневно обращаясь к лежащему рядом принцу. Их оковы звонко лязгают друг о друга. – Не отпускай ее!

Я не в силах на него смотреть. Пусть он запомнит меня другой. Твердо стоящей на ногах, не утратившей контроля. Только не такой.

– Ну, договорились? – Я, как нищенка, умоляю, чтобы Мэйвен отворил мне свою позолоченную клетку. – Ты человек слóва?

Мэйвен, стоя надо мной, улыбается, услышав из моих уст свои же слова. Зубы у него сверкают.

Остальные кричат, гремя железом. Но я ничего не слышу. Мой слух закрыт для всего, кроме сделки, которую я готова заключить. Наверное, Джон знал, что так будет.

Рука Мэйвена касается моего горла. Он слегка сжимает пальцы. Легче, чем сильнорук, но намного болезненнее.

– Договорились.

Дни проходят. По крайней мере, мне кажется, что дни. Большую часть времени я провожу в слепоте и глухоте, подчиняясь сонару. Теперь уже не так больно. Мои тюремщики довели так называемую дозировку до совершенства, удерживая меня без сознания, но не причиняя нестерпимой боли. Каждый раз, когда я выхожу из этого состояния и начинаю видеть людей в белых халатах, они поворачивают выключатель, и прибор снова оживает. Насекомое проникает в мой мозг и щелкает, неумолчно щелкает. Иногда меня как будто что-то тянет из темноты, однако не настолько явно, чтобы полностью очнуться. Иногда я слышу голос Мэйвена. Тогда белая тюрьма становится черно-красной, и оба цвета нестерпимо ярки.

На сей раз, когда я прихожу в себя, ничего не щелкает. Мир слишком ярок и слегка размыт, но я не проваливаюсь в беспамятство. Я очнулась окончательно.

На мне прозрачные оковы, может быть из пластмассы или даже из алмазного стекла. Они соединяют запястья и лодыжки. Недостаточно просторные, чтобы не причинять неудобств, но не настолько тугие, чтобы конечности онемели. Острые края наручников трутся о чувствительную плоть. Раны саднят и сочатся кровью. Никто не удосужился ее стереть. Красное особенно контрастирует с моим светлым халатом. Раз уж Мэйвену не удалось скрыть, кто я такая, он должен показать мою кровь всему миру, каким бы ни был его нынешний извращенный замысел. Цепи лязгают, и я понимаю, что лежу в бронированном транспорте. Он движется. Его, очевидно, используют для перевозки заключенных, поскольку окон в нем нет, а в стены вделаны кольца. К одному из них прикреплены мои цепи, и они слегка покачиваются.

Напротив сидят двое мужчин в белом, оба лысые как коленка. Они разительно похожи на инструктора Арвена. Скорее всего, его братья или кузены. Понятно, откуда взялось ощущение удушья и почему мне трудно дышать. Они заглушают мою способность, удерживают меня заложницей в собственном теле. Странно, что им вообще понадобились цепи. Без молний я просто семнадцатилетняя девушка – ну, уже почти восемнадцатилетняя. Я невольно улыбаюсь. Совершеннолетие я встречу в добровольном плену. В прошлом году я думала, что в день своего рождения буду шагать на фронт. И вот я еду неизвестно куда, запертая в бронированном транспорте, с двумя людьми, которые охотно убили бы меня. Трудно сказать, что ситуация изменилась в лучшую сторону.

Наверное, Мэйвен был прав. Он предупредил, что мой следующий день рождения мы проведем вместе. Видимо, он все-таки человек слова.

– Какой сегодня день? – спрашиваю я, но никто не отвечает.

Они даже не моргают, нерушимо сосредоточенные на мне, на том, чтобы заглушать мою суть.

Снаружи нарастает странный глухой рев. Не понимаю, что это такое, и не хочу тратить силы на пустые догадки. Несомненно, я и так скоро выясню.

И я права. Еще несколько минут – и транспорт останавливается. Заднюю дверь открывают. Этот рев издает толпа, полная нетерпения. На одну ужасную секунду мне кажется, что я снова в Чаше Костей, на арене, где Мэйвен пытался нас убить. «Он, наверно, хочет закончить начатое». Кто-то отстегивает цепь от стены и дергает. Я валюсь вперед и чуть не выпадаю из транспорта, однако один из Арвенов подхватывает меня в последний момент. Не из доброты, а по необходимости. Я должна выглядеть опасно, как положено девочке-молнии. Никого не интересует слабый пленник. Никто не станет торжествовать над хнычущим трусом. Они желают видеть покоренного победителя, живой трофей. Вот что я такое теперь.

Я охотно вошла в клетку.

Меня охватывает дрожь, когда я понимаю, где нахожусь.

На мосту Археона. Некогда на моих глазах он рухнул и сгорел, но этот символ власти и могущества отстроили заново. И я должна пройти по нему босыми израненными ногами, в цепях, с тюремщиками за спиной. Я смотрю в землю, не в силах поднять голову. Не желаю видеть столько камер, лица стольких людей. И они не увидят меня сломленной. Вот чего хочет Мэйвен – но я никогда ему этого не дам.

Я думала, что оказаться выставленной на всеобщее обозрение будет не так уж страшно – в конце концов, я к этому привыкла. Но сегодня все намного хуже, чем раньше. Дрожь облегчения, которую я ощутила на лесной поляне, прошла, сменившись ужасом. Тысячи взглядов устремлены на меня, они ищут признаки поражения на знаменитом лице. Народу очень много. Я стараюсь не слушать их крики – и поначалу мне это удается. Потом я понимаю, что они говорят, и вижу тот ужас, который они держат на виду. Таблички с именами. Фотографии. Убитые и пропавшие без вести Серебряные. В их судьбе остался мой след. Люди кричат на меня, швыряясь словами, которые тяжелее любого предмета.

Когда я добираюсь до дальнего конца моста, до переполненной площади Цезаря, по моим щекам неудержимо катятся слезы. Все это видят. С каждым шагом мое тело напрягается. Я тянусь к тому, что не могу получить, к способности, которая меня не спасет. Я едва дышу, словно вокруг моей шеи уже стянулась удавка. «Что я наделала?»

Много людей собралось на ступенях Дворца Белого огня, желая полюбоваться моим унижением. Знать и генералы сплошь в черном – это траур по королеве. Трудно не заметить платье Эванжелины – хрустальные шипы цвета полуночи, которые сверкают при каждом движении.