Торговец отражений - Мария Валерьева

опять запереться в оковы на время поста. Но на бумаге это казалось веселее.

Осборн, сделал глоток лимонада и поморщился.

— Боже, а лимоны у них тоже из четырнадцатого века? — прошипел он.

— А что такое?

— В нем будто кто-то помыл ноги. Странный привкус.

— Вылей в кусты. — Кивнула Грейс и указала в сторону пятачка засохшей зелени за лавочками, на которых сидели туристы.

— Тогда летом на этом месте ничего не вырастет. Я допью.

— Тоже хочешь помучаться? — Засмеялась Грейс.

— Тут насмотришься на веселье и сам захочешь лечь под топор. Это же, по их мнению, забавно, — пробурчал Осборн и сделал глоток побольше. Так даже не заметен вкус.

Осборн посмотрел на Грейс и хотел было сказать что-то, но оборвал себя на полуслове.

Грейс, казалось, была не на фестивале. Она смотрела вдаль, не на людей, но сквозь них, словно видела больше, чем остальные, и улыбалась. Слегка, чуть поднимая уголки губ, улыбалась. В голове у нее, кажется, роились тысячи мыслей. Может, она даже вела внутренний диалог, может, просто о чем-то задумалась, но Осборн почувствовал себя неуютно. Он словно лишний на этом празднике, а Грейс, явно понимавшая происходящее лучше, не спешила делиться размышлениями.

— Я пойду, найду мусорку. Подождешь? — спросил Осборн и посмотрел на Грейс.

Она кивнула, даже не обратив на него внимания, и продолжила смотреть вперед, попивая пиво, хотя раньше пиво не любила.

Осборн ушел, не обернулся. Мыслей в голове так много, что выудить сформированную не получалось. Происходящее казалось ему непонятным сном наяву: люди, сходящие с ума, Грейс, переменившаяся за последние дни настолько, что узнать ее сложно, и странное, по-настоящему пугающее состояние организма, похожее на сильное отравление. Накопительного эффекта в алкоголе нет, а если и есть, то Осборн никогда не мучился так долго. Даже если и выпил вчера, то к полудню должен был вернуться в привычное бодрое состояние. Дело не в алкоголе. Будто бы случилось что-то другое.

Мусорка нашлась за одной из лавочек, большая бочка с приклеенными на клей водорослями, — такой себе улов пирата. Осборн бросил туда полный стакан желтой жижи, она упала на груду мусора и расплескалась.

Когда Осборн вернулся, Грейс уже выбросила куда-то стакан, стояла, засунув руки в карманы куртки, и продолжала созерцать. Взгляд ее стал еще сосредоточеннее.

— Представляешь, мне опять Шеннон написал, — начал разговор Осборн.

— Опять захотел, чтобы ты написал за него музыку? — усмехнулась Грейс и посмотрела на Осборна, казалось, по-прежнему.

— Да, он уже вторую неделю только о новой песне и говорит.

— А она у тебя разве есть?

— Есть, но слишком грустная.

— Для Ластвилля самое то. — Грейс улыбнулась.

Осборн, казалось, даже нашел в себе силы улыбнуться в ответ.

Вдруг заиграла громкая музыка. Трубадуры в ярких курточках и в шапочках, в покрывшихся пылью сапожках, радостно позвякивая мешочками с монетами на поясах, прибежали к площади и ударили по струнам, если струны были, а если нет — задули, забарабанили, затрещали, забили. Люди повскакивали с лавочек, побросали сувениры, подбежали к менестрелям и пустились в пляс. Туристы и местные, молодые и старые искали друг другу пары, хватали первых попавшихся, если не находили подходящих, и тянули на пятачок, оставленный палатками, к чумному столбу.

— Пойдем! — воскликнула Грейс, перекрикивая грохот музыки.

Перед глазами у Осборна помутнело.

— Куда? — прошептал он, но поздно.

Грейс утянула Осборна в центр, сильно дернув за одну руку, и, очутившись в плотном кольце людей, схватила за другую.

— Я не танцую! — Испугался Осборн и будто бы очнулся.

— А ты танцуй! Это весело! — прокричала Грейс и засмеялась.

Осборн закрыл глаза. Тошнота, опять тошнота. Горький ком прыгает туда-сюда по горлу, и Осборн прыгает. Земля под ногами содрогается. Голова кружится. Кажется, что небо клонится к Ластвиллю и вот-вот свалится.

Грейс кружила его в толпе. Люди, одурманенные хмелем, наевшиеся сладкого теста, которое с каждым резким поворотом все выше поднималось по горлу. Люди кричали и радовались, чтобы не задохнуться. Жарко, Осборн чувствовал их жар через одежду. Разгоряченные, как пробежавшие несколько миль лошади, взмокшие, но радостные, как почувствовавшие последний прилив сил.

Громче всех раздавалась трель флейты, похожая на предсмертную песню птички, угодившей в тиски. Тонкий, протяжный, грустный голосок. У Осборна по спине пробежал холод. Он открыл глаза. Калейдоскоп из одежд, волос, запахов, у каждого свой, но ни одного приятного не уловить. Грейс танцевала, подпрыгивала, властно направляла руки Осборна, куда нужно, и снова тянула в танец, в круговорот, в хлопки, в прыжки. Она поднималась в небо на его руках так, словно не весила ничего. Белое платьице поднималось облачком, обнимало за коленки. Распущенные волосы костром вздымались к серости. Грейс глядела на Осборна украдкой, когда изображала очередное танцевальное па. В ее глазах, казалось, искрились бриллианты, взрывались фейерверки. Это блеск жизни. Раньше Осборн не замечал его.

Он пытался справиться с головокружением, закрывал и открывал глаза. Игра музыкантов стала громче, они подпевали, а танцующие подхватывали. Подпевали лавочники и прохожие, решившие остановиться. Флейту не заглушало уже ничто, и пение ее, кажется, отдавалось дрожью в сердце. Осборн задыхался, прыгать все сложнее.

Люди смотрели на него, на Грейс. Все глазели на них, потому что не могли не смотреть. Все танцующие вокруг — прикрытие. Это просто сцена для Грейс. Ее звездный час. Она танцевала так, словно это был ее первый и последний танец, танец жизни и смерти, выступление, к которому готовилась всю жизнь.

Трель флейты звучала уже громче мыслей и в протяжной ее грусти Осборну вдруг послышались уже не хриплые вздохи умирающей птицы, а крики людей. Он поднял голову. Ноги вдруг отяжелели, а в голове все еще звучала трель. Трель и крики.

С чумного столба на Осборна смотрели перекошенные в агонии лица. Люди, скрючившиеся от боли, протягивающие тощие руки к ангелу. Осборн видел детей, которые умирали раньше родителей, и родителей, державших ушедших детей на руках и забиравших их болезнь. Это был круговорот жизни и смерти, от которого не спрятаться. Съеденные болезнью люди, испустившие последний хриплый вздох на улице. Смрад в их волосах, спутавшийся с пылью. Запах