Жаркое лето 1762-го - Сергей Алексеевич Булыга

еще! Так что, с одной стороны, что нам теперь здесь делать? А с другой — рассмотрим диспозицию. — После строго осмотрел Ивана и так же строго продолжил: — Так вот, господин ротмистр, я, кроме вашего звания, больше ничего о вас не знаю, ни кто вы такой, ни откуда. Да и зачем мне это знать? Я знаю только одно: что та высокая особа, о которой сейчас столько везде говорят, вам доверяет. Одному вам! Это, конечно, удивительно, ну да эта особа, этот господин вообще буквально соткан из сплошных противоречий. То он утверждает, что совершенно здоров, то срочно требует лекаря. Послали за лекарем. За Лидерсом, насколько мне известно. И этот Лидерс завтра будет здесь. Лидерс спешит. А он ему уже не нужен! И мало этого, он — сами знаете, кто — говорит: мне ничего от вас не нужно, совсем, а я прошу, нет, я просто требую от вас Нарцисса, это его негр-слуга, Амати, это его скрипка, Лизу, это его сами знаете кто, и еще эту мерзкую шавку Дружка. Да-да, сударь, мерзкую. Потому что вы просто себе представить не можете, насколько это гадкая, злобная, мерзкая тварь. Или вы что, о ней иного мнения? Да или вы ее что, лично знаете?

— Знаю, — сказал Иван.

— И что? — спросил его сиятельство.

— Да как будто тихий песик.

— А! — радостно сказал его сиятельство. — Вот оно что! Вот где разгадка! Его песик вас признал! Вот почему он вам так доверяет. Ну что же, спешу вас поздравить. Вы первый, кого эта тварь не закусала. А теперь вы рискуете еще и… Да! — Сердито сказал он. — Времени у нас, конечно, предостаточно, однако это не означает, что мы должны транжирить его на всяких Дружков. Так вот, господин ротмистр, возвращаясь к нашей службе, говорю: поручение вам дано наисерьезнейшее. Та бумага, которую вы должны будете подать не будем повторять кому, уже в условленном месте. И там же фонарь. Когда будет смена караула, мы проводим вас туда и, если будет нужно, отвлечем солдат на себя. А вы беспрепятственно войдете туда и, будем надеяться, так же беспрепятственно проследуете дальше, до нужного места. А это уже в самом конце, это наверх, второй этаж. Вы понимаете, о чем я веду речь?

Иван подумал и сказал:

— Понимать-то понимаю. Но раньше мне про это никто ничего не говорил.

Его сиятельство нахмурился и помолчал… После сердито сказал:

— Ладно!

И еще раз обернулся, пошарил среди веток и вытащил оттуда сперва помятый лист бумаги, а потом свинцовый карандашик. А Яков подал дощечку. Его сиятельство положил эту дощечку себе на колени, на дощечке разложил бумагу и начал рисовать чертеж. Вначале он начертил пруды, затем парк, затем дворец. Его сиятельство чертил довольно ловко, чертил и кратко объяснял, дальше чертил и дальше объяснял. После того как чертеж был закончен, его сиятельство прямым крестиком пометил то место дворца, в котором содержится известная особа (так он сказал), а после косыми крестиками начал помечать все те места, в которых были расставлены караулы. Таких мест оказалось немало, Иван только головой покачивал, когда его сиятельство начинал отмечать новый крестик. Но вот наконец крестики кончились, и в одном месте парка (пока что неважно, в каком) его сиятельство нарисовал кружочек, сказал, что это грот, и начал проводить от него прерывистую линию к дворцу. Это, он сказал, подземный ход.

— А это караул, — добавил он, — их новый пост, — и возле самого кружка добавил еще один косой крестик. Иван посмотрел на его сиятельство. Его сиятельство самодовольно усмехнулся и сказал, что в восемь часов должна заступать другая рота, новая, и у них там есть свои, точнее, наши люди.

— Но это уже моя забота, — сказал его сиятельство, — как нам с ними быть. А ваше, господин ротмистр, дело, это только взять известную бумагу и доставить ее вот сюда, — и он указал на прямой крестик посреди дворца.

— А там сколько охраны? — спросил Иван. — И где она стоит?

В ответ на это его сиятельство перевернул бумагу и начал на ее обратной стороне рисовать чертеж дворца, достаточно подробный. После отметил крестиком ту комнату, в которой, как он опять выразился, содержится известная особа, а после, и это уже в другой комнате, сбоку, нарисовал еще один кружок и сказал, что здесь снизу выход и здесь же вынимается кирпич, и здесь же его будут ждать.

— Кто? — спросил Иван.

— Наши люди, — сказал его сиятельство и сразу же вокруг прямого крестика начал рисовать косые. Иван молчал.

— Видишь, сколько их, — сказал его сиятельство. Иван кивнул. — Но ты не обращай на них внимания, — продолжал его сиятельство. — Среди них тоже есть наши люди.

— Маслов? — спросил Иван.

— Да, и он, — сказал его сиятельство без всякой охоты.

— А где Митрий? — вдруг спросил Иван.

— Какой еще Митрий? — ненатурально удивился его сиятельство.

— Просто Митрий, человек такой, бывший солдат Петра Великого, — сказал Иван. — Он с ним был в Персидском походе. А после здесь был, в сторожке, за большим прудом. Три дня тому назад.

— А! — сказал его сиятельство и даже улыбнулся с облегчением. — Так то когда было. Три дня. А мы тут только со вчерашнего. А те, которые здесь были до нас, вчера сменились и уехали.

— А Митрий с ними был? — спросил Иван.

— Нет, — сказал его сиятельство, — солдата с ними не было. Там были только офицеры, тоже двое.

— Ладно, — сказал Иван и отвернулся.

— Э! — сказал его сиятельство. — Ты мне это брось! Смотри сюда.

И стал тыкать пальцем в чертеж и опять объяснять, где что и как устроено и где какие караулы, но все это ерунда, господин ротмистр, потому что это же живые люди и не без слабостей.

— Не без! — еще раз сказал он и даже негромко засмеялся. И добавил: — И они же все время меняются, всем им только поскорее отдежурить и бегом оттуда. Ведь же никто не хочет там мараться, все же они прекрасно понимают, что это оно только сегодня так, а завтра все может перевернуться, точнее, вернуться на прежнее место, и тогда как им быть? И поэтому там только кто опасен? Только Алешка Орлов. Ну, и еще этот бойкий малый, Алешкин приспешник, Гришка Полуношников.

— Потемкин, — сказал Яков.

— Пусть и Потемкин, — повторил за ним его сиятельство, — можно и так. Но он все равно еще сопляк. И нам только одного Алешку надо опасаться, не зря у него такая рожа разбойничья, располосована до уха. Так что только его обойти —