Главный бой - Юрий Никитин

Волчий Хвост сказал деловито:

— Мог бы прибрать к рукам все остальные ханства. Они жвсе без голов нынче…

— И без рук! — выкрикнул Претич. Он мотнулголовой, седые волосы взлетели как водопад, красивой лавиной обрушились наплечи. — Все самые сильные полегли!.. Остались только женщины и дети!Приходи и бери под свою руку!.. Свое ж войско в целости!.. Нет, не понимаю.

Он развел руками в таком широком жесте, что плеснул вином всидевшего с другой стороны Коневича.

Волчий Хвост требовательно повернулся к великому князю:

— Что делать будем, княже?

— А что советуешь, — сказал Владимир, — чтосоветуешь ты, старый и опытный воитель?

Он смотрел в честные глаза воеводы и видел ответ. Да, винтересах земель киевских надо всех восьмерых исказнить лютой смертью. Лучшевсего посадить на кол, чтобы мучились долго. Не ради утехи своего сердца, хотясладостно видеть, как враг корчится в муках, а дабы устрашить будущих, ктозахочет идти на Киев… Да только эти слова должен произнести он, князь Владимир.А сам воевода такой позор перед воинской честью на себя брать не хочет.

— Что делать, — сказал он, морщась как от зубнойболи. — Пошли кузнеца, пусть раскует. Прямо так в дерьме пусть садятся наконей — дать им по лошаденке! — и пусть едут к чертовой матери.

Волчий Хвост отшатнулся. Вид у него был таков, что не веритсобственным ушам.

— Княже! Так это ж заклятые враги!.. А после того, какв дерьме их извозил, думаешь, добрее станут?

Владимир огрызнулся:

— А что предлагаешь ты?

— Княже, — возразил воевода с достоинством, —ты не прав, прости за резкость. Ты дурень, если уж на то пошло. Адиет, еслисовсем уж правду. Круглый, да еще и с веревочкой на боку. Ради одного придуркаотпустить семерых матерых волков?

— Пусть убираются, — повторил Владимир зло, губыеще кривились. — Я не стану множить славу врага. Битва забудется, а пропоступок Отрока певцы начнут слагать песни. А вот хрен им!

Они мчались и мчались, только однажды Добрыня дал конямостановиться, напоил водой из ручья. С седла не слез, оглядывался по сторонам встранном нетерпении и тревоге.

Мир свеж, зелен, небо чистое, вымытое коротким дождиком, адалеко на западе солнце опускается к виднокраю, но еще оранжевое, полное жизни.

Сердце сжалось. Жизнь бушует, запахи кружат голову, щепка нащепку лезет, а мужчины уходят из жизни в расцвете мощи и жизненной силы…Сегодня закончился срок. Две недели истекли… Истекут в полночь. Наверное, вполночь за его душой и явится этот…

Сбоку прозвучал встревоженный голосок:

— Что-то случилось? Ты потемнел весь.

— Весна, — прошептал он. — Весна.

— Весна? — не поняла Леся, но подтвердила сторопливой надеждой: — Да, как скажешь!.. Это в самом деле весна!..

— Весна, — повторил он. Ноздри дернулись, грудьжадно раздувалась. Леся почти видела, как воздух тугими струями устремляется вего легкие. — Всегда весна… Здесь и везде… Среди мурманских скал идеревьев без веток, но с листьями на вершине…

— Это в Царьграде такие? — спросила она жадно.Даже руки прижала к груди, словно удерживая выпархивающее сердце.

Он произнес со странной ноткой:

— Или в Багдаде, не помню…

Сказано было с такой отстраненностью, без напускнойважности, что она в самом деле ощутила трепет во всем теле. Добрыня бывает всказочных землях за тридевять морей, бывает часто, не в диковинку, а по делам,когда в привычку и звери небывалые, и чудеса заморские…

— Какой же ты умный, Добрыня, — прошепталаона. — Как же ты все это знаешь… А я вот дура-баба…

Он сказал серьезно:

— Зато красивая.

Она остолбенела, даже оглянулась по сторонам:

— Ты… о ком?

— О тебе, вестимо, — ответил он, в то время какглаза жадно обшаривали виднокрай.

Теперь она нахмурилась, ища издевку, ибо никто не говорил ейтакое никогда, и не мог говорить, видя, как она выдирает столетнее дерево скорнем и несет на одном плече домой для печи.

— Добрыня, это ты так шуткуешь?

— Нет.

— Добрыня…

Он оглянулся, увидел ее лицо, пояснил уже обыденно:

— Да посмотри в озеро, дура. Ты рослая как королева, утебя стать как у королевы, у тебя прямая спина и прямой взгляд. Разве ты похожана этих румянощеких хохотушек, которые годны только подносить королевам —да что там королевам, их старшим слугам! — воду для умывания?

— Но эти девки… — пробормотала она, сбитая столку, — как раз и есть писаные красавицы…

— В деревнях, — фыркнул он с непередаваемымпрезрением. — У простолюдинов! А у тебя — королевская красота! Будтоты не видела, как на тебя смотрели!

Она вспомнила горящий взгляд то одного встречного героя, тодругого, ей тогда почудилось, что иной вот-вот готов встать перед ней наколени, но это ведь только почудилось…

Вспомнила и то, что никто не смел ее задеть в корчме, хотядругих проходящих женщин с хохотом хватали и пытались усадить на колени. Этодругих женщин шлепали по заду, им пытались залезть за пазуху, но на нее толькосмотрели… а если на них падал ее взгляд, то все опускали головы, отводиливзоры.

А Добрыня в жадном нетерпении все торопил коня, Леся едвауспела ударить своего под бока каблуками, а то так и бросит ее в чужих краях,забудет, что обещал в родные земли…

Коня он остановил на ночлег, когда багровый диск еще висел внебе. Равнину покрывали красноватые тревожные тени. Леся украдкой поглядывала,как он отпустил коня, собрал хворост. Что-то особенное чувствовалось в каждомего движении. В ее груди трепетно вспыхивали часто-часто то страх, то надежда.

Огонек пошел по веточке с первого же удара огнива. Добрыняопустился на землю, могучие руки обхватили колени. Пламя пошло грызть мелкиеветочки, перекинулось на крупные сучки. Глаза витязя неотрывно смотрели вогонь, словно видели там дивную жизнь.

Пламя бросало на его лицо багровые блики. Надменновыдвинутая челюсть уже, на взгляд Леси, не есть высокомерие, а просто явноемужество, что на виду, что зримо всем и каждому. А что кому-то не нравится… такДобрыня и не собирался всем нравиться.

— О чем ты думаешь? — спросила она наконец.

Сердце стучало все чаще. Вокруг них сгустилось напряжение,Леся даже испуганно смотрела по сторонам, пыталась понять, что же гнетет, номир оставался тревожно тих, как перед большим землетрясением.

Добрыня вскинул голову, непонимающе оглянулся. Костер полыхаетжарко, круг света охватил даже кустарник за пять шагов, но солнце уже успелоисчезнуть, а над головой низкое звездное небо, истаивающий, уже совсемпрозрачный леденец месяца. Некстати Леся вспомнила, что Добрыня, не в силахотказать заморской принцессе, пообещал вернуться до того, как месяц истаетвовсе…