След зомби - Олег Дивов

Тим вошел в нее. «Да, только эта позиция, которая намертво отпечатана у меня в мозжечке с самого первого раза. Именно в этой позе мне так привычно совмещать несовместимое — ласкать и думать. У меня остаются мои губы, мои руки, мое желание дать ей счастье. И я буду по-прежнему доводить ее до экстаза и делать с ней все, что она захочет. Но когда я захочу кончить, я всегда буду сверху. И голова моя будет думать — держать блокировку.

Потому что теперь не думать — это непозволительная роскошь для меня. Еще раз-другой они меня пробьют, и мне кранты. Стану либо импотентом, либо марионеткой. А так — ни два, ни полтора, но хотя бы моя милая получит немножко удовольствия. Я буду наслаждаться тем, что ей хорошо. Как-нибудь проживем. А там, глядишь, я достану этих гадов — и все вернется. Все вернется, правда, Оля? Я тебя люблю».

Тим двигался, и в слиянии губ гасли вздохи и стоны любви. В голове Тима играла музыка. Для начала он «поставил» «Dire Straits». У них было много вещей с подходящим ритмом.

* * *

Среди ночи Тим осторожно прикрыл дверь в квартиру, пробежал по лестнице шесть этажей вниз, зашел в соседний подъезд. Девять этажей вверх, тихонько, не спеша, прислушиваясь. А вот и решетка, закрывающая выход на чердак. Громадный замок. Ну, посмотрим.

Тим неглубоко «щелкнул» и осторожно пощупал сканирующим лучом пространство над головой. Людей нет. Тогда он «щелкнул» до упора и «принюхался» на пределе своих нынешних, совершенно фантастических возможностей. Беспомощный и незащищенный внешне, застывший, как статуя, с закрытыми глазами и искаженным от напряжения лицом, он «принюхался» к точке, где должен был стоять ретранслятор. Ничего там не оказалось.

Ничего, кроме светящегося остаточным излучением квадрата размером примерно метр на полтора, окруженного аккуратными террикончиками шлака. Что-то здесь было еще час назад. А теперь — не было.

Эту штуковину несли на руках, и она оставляла пятна. Тим вышел во двор и встал, «принюхиваясь», под мягко летящий с неба пушистый снег. Вот здесь была их машина. Судя по отпечаткам протектора… «Да, точно. Тот самый «ГАЗ-66» защитного цвета с надписью «Техпомощь» на борту. Ты же, тормоз несчастный, прошел мимо него, обалдевший от предвкушения любви, и не заметил ничего странного. Глянул, как на пустое место. А он стоял бесстыдно, не скрываясь. Обнаглели донельзя. Или они не понимают, что со мной сделали, насколько я стал чувствителен и до какого озверения они меня довели?!»

Падал снег, было тепло. Тим протянул ладонь, поймал несколько снежинок и прижал руку к горящему от злобы лицу. Все, тупик. «Они загнали меня в угол. Кажется, теперь я понимаю, отчего «поехал» на сексуальной почве Бандуров, чем на самом деле была счастлива Эфа и почему начал вендетту безобидный Лебедев, дурак и «шестерка» по жизни».

Тим прошелся по двору, печатая следы в тонком снежном покрывале. «Есть области чувств, которые человек тщательно оберегает и трогать не позволяет никому. Что это? Инстинкт продолжения рода во всех его ипостасях. Вспомним наших зомби, вырвавшихся из-под власти «хозяев». Галина Самойлова из Воронежа, Валентина Танич из Москвы, Сергей Колесников из Киева. Единственное, что было ценного в их жизни, — дети. На это «хозяева» и нажали. Бешеный страх за детей в течение нескольких лет, пока зомби работал, делал зомби психопатом. И люди срывались с крючка, сходили с нарезки, становились свободны.

А вот Бандуров, одинокий и бездетный, не успел уйти из «большого секса». И однажды, когда положил свой прибор на пенек, замахнулся топором, да так и застыл… С этого момента он тоже малость тронулся рассудком. И стал для «хозяев» недоступен. Они его наказать хотели, а вышло — потеряли. Потому что сумасшедший не контролирует себя. А при психотронной атаке задействуется собственный центр контроля в мозге. Верно, Тим! Думай, мой хороший! Ты все поймешь.

Ты каждый раз «щелкал», встречаясь с беглым зомби. И ничего особенного не видел — легкая энергетическая аномалия мозга, характерная для психопатических личностей, и все. А вот у «активного» зомби, находящегося под контролем, должна быть своеобразная «черная метка». Интересно, ты сумеешь ее разглядеть? Скорее всего. Так. А к чему ты все это, Тим? Ты словно на войну с ними собрался».

Тим поднял лицо к небу. «Может быть, — сказал он себе. — Допустим, блокировка, когда в голове все время бренчит музыка, оказалась весьма эффективной. Хорошо, я спас от вторжения свою сексуальную жизнь. Хотя разве это жизнь с таким блоком?.. Ну, неважно. Но как защищаться во время сна? Опять каждый вечер надираться до чертиков, чтобы отключать контроль? Либо я сопьюсь, либо еще раньше посажу себе печень и сдохну.

И в любом случае я быстро расшатаю нервную систему так, что не смогу работать как сенс. Я уже сейчас на пределе. У меня почти не осталось пациентов, я разогнал старых и не беру новых. Потому что еще неделя, и я начну их одной рукой лечить, а другой — подпитываться от них, воровать энергию. Просто включится инстинкт самосохранения. И я стану вампиром. А вампиром я быть точно не хочу».

Тим вздохнул и повернулся к подъезду. Там, дома, спит любимая. А в холодильнике стоит водка. И впереди — либо сумасшествие, либо… «Мне плохо. Меня прижали. Нужно выпить».

Усевшись на кухне, Тим долго глядел в полный до краев стакан. «Жилье оплачено на полгода вперед. А вот денег на еду и допинг осталось месяца на два. Успею я решить эту проблему за два месяца?»

— Ну, бляди! — прошипел он. — Достали вы меня!

Давясь, он затолкал в рот спиртное. Закурил. «Зачем я им? Может, эти гады решили посмотреть, как поведет себя под давлением экстрасенс? Непонятно. Значит, нужно выяснить главное — для чего меня «пробивают» и делают мне больно. Нужен контакт с «хозяевами». Мне нужно знать, кто они и чего от меня хотят. Если они решили сделать из меня лабораторную крысу — из самих чучела набью. А если у них есть ко мне деловой разговор — что ж, поговорим…»

Тим налил себе еще. Все проблемы окружающего мира постепенно отходили на второй план. Куда-то делись сложности с родителями. Перестала волновать заброшенная учеба. Не трогали больше журналистские заморочки. И пропала любимая — действительно ли любимая? — женщина.

Остался только он, Тимофей Костенко, который никого не любит, кроме себя, и у которого все еще впереди.

Это было знакомое ощущение. И чертовски приятное.

— Из всех чучела набью, — сказал Тим, сжимая кулак. Он поднялся, встал посреди кухни, «щелкнул». Отбросил глупый тошнотворный мир, придуманный людьми, весь сотканный из пошлости, подлости и похоти. Несколько секунд вживался в мир тонких излучений, такой реальный, такой честный и правильный. Легко поймал в кулак пролетавшую мимо голубую молнию. Совершенно не чувствуя боли, которую молния пыталась ему причинить, посмотрел, как она бьется, вырываясь. И одним коротким напряжением воли убил ее. Поймал еще. И тоже убил. И убил еще. И еще. И еще. И засмеялся.

Когда Ольга проснулась на рассвете и бросилась его искать, Тим полулежал в кресле, стоящем посреди кухни. Он спал крепким сном, и на губах его играла незнакомая Ольге прежде холодная, злая улыбка.