Дилогия об изгоняющем дьявола - Уильям Питер Блэтти

к Богу, то же самое случится и со всей мирской болью.

— Это правда,— согласился Киндерман.

— Ты тоже так считаешь? — удивился Дайер.

— Я имею в виду подсознание,— пояснил Киндерман.— Известные психологи, светила прошлых лет, проводили множество экспериментов. Так вот, они выяснили, что внутри нас существует и второе сознание, которое мы называем подсознанием. Один из таких исследователей — Альфред Бине. Послушай! Однажды он загипнотизировал девушку. И внушил ей, будто с этого момента она не видит его, не слышит и не знает, что он делает. Потом, вложив ей в руку карандаш, он расстелил на столе бумагу. В комнату вошел помощник и начал задавать девушке самые различные вопросы. В это же время сам Бине тоже спрашивал ее о чем-то. Девушка начала отвечать помощнику и одновременно писала на бумаге ответы на вопросы Бине! Удивительно! Но это еще не все. Во время сеанса Бине уколол девушку булавкой. Она, разумеется, внешне никак не отреагировала и продолжала спокойно беседовать с помощником. Но карандаш в ее руке вскоре вывел на бумаге следующее: «Пожалуйста, не делайте мне больно». Разве это не поразительный факт? И то, что ты мне сейчас рассказал про хирургию, тоже правда. Кто-то внутри нас все равно чувствует и как нас режут, и как зашивают. Но кто?

Неоясиданно Киндерман вспомнил свой странный сон и непонятное, загадочное высказывание Макса: «У нас две души».

— Подсознание,— мрачно проговорил Киндерман.— Что же это такое? Кто это такой? Что у него общего с коллективным подсознанием? И, как ты уже догадался, это тоже входит в мою теорию.

Дайер отвернулся и только махнул рукой.

— А, опять ты про это,— пробормотал он.

— Да, дорогой мой, тебя просто съедает зависть, что Киндерман гений, светлая голова и сейчас стоит на пороге великого открытия. Он-то и разрешит проблему зла,— ораторствовал Киндерман. Потом, насупив брови, продолжал: — Мой гигантский мозг можно сравнить с осетром, окруженным пескарями.

Дайер резко повернулся:

— А тебе не кажется, что это уже просто неприлично?

— Ничуть.

— Ну, а тогда почему же ты мне так до конца и не поведаешь свою теорию? Давай-ка выслушаем и забудем наконец о ней,— распалялся Дайер.— А то в коридоре уже выстроилась целая очередь желающих исповедаться.

— Нет, уж очень она сложна для твоего понимания,— угрюмо пробурчал Киндерман.

— Почему же тогда тебе не по душе мысль о первородном грехе?

— Ас какой стати новорожденные младенцы должны нести ответственность за то, что когда-то совершил Адам?

— Это тайна,— возмутился Дайер.

— Скорее, шутка. Должен признаться, я не раз задумывался над этим,— возразил Киндерман. Он наклонился к Дайеру, и глаза его загорелись.— Если бы, например, грех состоял в том, что много миллионов лет тому назад ученые взорвали планету какими-нибудь нейтронными бомбами, мутации в атомах нашего тела наблюдались бы и сейчас. Может быть, именно вследствие подобного кошмара образуются сейчас вирусы, которые несут болезни; может быть, поэтому происходит сумятица в окружающей среде, происходят землетрясения и прочие катастрофы. Что касается самих людей, то они в силу мутаций сходят с ума и превращаются в настоящих чудовищ. Они принимаются уплетать мясо — точно так же, кстати, как и животные,— но вместе с тем обожают валяться в ванне и слушать рок-н-ролл. И ничего не поделаешь. Это ведь обусловлено на генетическом уровне. Даже Бог не смог бы здесь ничем помочь. Грех — такая штука, которая запрятана глубоко в генах.

— А что, если каждый человек, родившийся на Земле, составлял когда-то часть Адама? — вдруг предположил Дайер.— Я имею в виду — физически: будучи действительно одной из его клеток.

Киндерман подозрительно посмотрел на священника:

— Итак, святой отец, я вижу, вы посещали не только воскресную школу, где в вас вдалбливали катехизис. Вы, похоже, увлекались игрой в бинго, поэтому вам совсем не чужд дух авантюризма И откуда только в вашу голову могла закрасться подобная мысль?

— А что такого? — удивился Дайер.

— Да ты, оказывается, способен думать. Но эта идея не проходит.

— Почему?

— Только еврей может придумать подобное. Ведь получается, что ваш Бог — сварливый и несостоятельный брюзга Давай разберемся. Ведь Бог может остановить всю эту ерунду в любой момент, когда только пожелает. И может точно так же легко начать все заново. Разве он не может сказать: «Ну-ка, Адам, пойди умойся, пора обедать» — и сразу же обо всем позабыть? И не может сам скорректировать гены? Евангелисты твердят нам: забывайте и прощайте. А разве Бог не способен на это? И развязывается кровавая бойня, как на Сицилии. Жаль, Пьюзо[35] нас сейчас не слышит. Мы бы с ним в два счета отсняли очередную порцию «Крестного отца».

— Ну хорошо, в чем же, наконец, заключается твоя теория? — настаивал Дайер.

Следователь хитро улыбнулся.

— Я все еще корплю над ней, святой отец. Мое подсознание собирает ее по кусочкам и отшлифовывает.

Дайер отвернулся и тяжело опустил голову на подушки.

— Как я измучился,— вздохнул он и уставился в темный экран неисправного телевизора.

— Тогда еще один намек,— не унимался Киндерман.

— Когда же починят эту дурацкую штуковину?

— Перестань язвить в мой адрес и выслушай намек.

Дайер откровенно зевнул.

— Кстати, это из твоего Евангелия,— продолжал Киндерман.— Как ты поступаешь со слабым, так поступаешь и со мной,— перефразировал он.

— Установили бы здесь хоть какие-нибудь игровые автоматы, что ли. «Космических завоевателей», например.

— «Космических завоевателей»? — как эхо повторил Киндерман и задумался.

Дайер повернулся к следователю.

— А ты не можешь купить мне газету в местном киоске? — попросил он.

— Какую именно? «Глобус» или «Звезду»?

— Мне кажется, «Звезда» выходит по средам, правда?

— Да нет, я пошутил Я просто искал связь между нашими мирами.

Дайер обиделся:

— А почему тебе не нравятся эти газеты? Вот недавно там писали, что Микки Руни лицезрел призрака, как две капли воды похожего на Авраама Линкольна. Ну, где еще ты об этом прочитаешь?

Детектив сунул руку в карман.

— Вот, у меня здесь есть несколько книжонок. Может, они тебя развлекут? — предложил он Дайеру.

Тот задержал взгляд на названиях и поморщился.

— Документальные исследования,— сердито проворчал он.— Тоска. Мне бы роман какой-нибудь.

Киндерман поднялся со стула.

— Хорошо, я принесу роман.— Он подошел к столику и взял карту назначений.— Какой именно? Исторический?

— Купи мне