Алмазная колесница - Борис Акунин

Или это просто кто-то из слуг, не желающий зажигатьэлектричество, дабы не нарушать ночного уединения своего господина?

Прислуга в усадьбе была вышколена до той наивысшей степени,когда её вообще не видно, а всё необходимое делается как бы само собой. КогдаФандорин являлся в заветный павильон, там всегда было прибрано, на низкомстолике стояли закуски и незажженные свечи, в нише темнела ваза с затейливым,каждый раз по-новому составленным букетом. Возвращаясь на рассвете к воротам,титулярный советник видел, что дорожки тщательно выметены, а трава наанглийском газоне свежеподстрижена, при том что ни шороха метлы, ни хрустасадовых ножниц слышно не было. Лишь один раз он видел одного из прислужниковвоочию. Выходя, обнаружил, что где-то обронил ключ. Стоял у запертых ворот,шарил по карманам. Собирался идти обратно к павильону, как вдруг из розовоготумана бесшумно вынырнула фигура в чёрной куртке и чёрных панталонах, споклоном протянула ему пропавший ключ и тут же растаяла в дымке – Фандорин дажене успел поблагодарить.

Ну, если слуга, пойду себе дальше, рассудил титулярныйсоветник. А вдруг все-таки вор или, того хуже, убийца? Спасти хозяина отзлодейского умысла было бы самой лучшей расплатой за гостеприимство.

Оглянулся по сторонам – разумеется, ни души.

Быстро подошёл к окну, примерился. Стена была облицованаплитами рельефного, необработанного гранита. Эраст Петрович упёрся носком ввыемку, рукой взялся за выступ подоконника, ловко подтянулся и прижался лицом кстеклу – в том месте, где неплотно сходились занавески.

Сначала не увидел ровным счётом ничего, в комнате былочерным-черно. Но полминуты спустя в дальнем углу возник дрожащий круг света имедленно пополз по стене, выхватывая из тьмы то полку с золотыми корешкамикниг, то раму портрета, то географическую карту. Очевидно, это был рабочийкабинет или библиотека.

Человека, держащего фонарь, Эраст Петрович разглядеть немог, однако, поскольку было ясно, что ни один слуга не станет вести себя стольподозрительным образом, вице-консул приготовился к более решительным действиям.Осторожно нажал на левую створку окна – заперта. На правую – слегка подалась.Отлично! Возможно, незваный гость проник внутрь именно этим путём, а можетбыть, окно оставили приоткрытым для проветривания, сейчас это не имелозначения. Главное, что ночную птичку можно сцапать.

Лишь бы створка не заскрипела.

Тихонечко, по четверть вершка, Фандорин стал открывать раму,не сводя глаз с бродячего луча.

Тот вдруг замер, нацелившись в одну из полок – по видусовершенно ничем не примечательную. Раздался лёгкий стук, луч больше не дрожал.

Поставил фонарь на пол, догадался титулярный советник.

В круге света появился – точнее, в него вполз кто-то,стоящий на четвереньках. Было видно узкие плечи, блестящие чёрные волосы, белуюполоску крахмального воротничка. Европеец?

Титулярный советник подтянулся выше, чтобы поставить наподоконник колено. Ещё чуть-чуть, и щель будет достаточно широка, чтобы в неёпролезть.

Но здесь проклятая створка все-таки скрипнула.

В тот же миг свет погас. Фандорин, уже не осторожничая,толкнул окно и спрыгнул на пол, однако дальше двигаться не мог, ибо не видел низги. Выставил вперёд руку с «герсталем», напряжённо вслушался – неподкрадывается ли невидимый противник.

Невидимый-то невидимый, но отнюдь не загадочный. В краткоемгновение перед тем, как погас фонарь, скрюченный обернулся, и Эраст Петровичотчётливо разглядел набриллиантиненный пробор, худое горбоносое личико и дажебелый цветок в бутоньерке.

Его сиятельство князь Онокодзи, великосветский шпион,собственной персоной.

Предосторожности, кажется, были излишни. Нападать на титулярногосоветника японский денди не собирался. Судя по абсолютному беззвучию, царившемув кабинете, князя уже и след простыл. Но это теперь было неважно.

Фандорин спрятал револьвер в кобуру и отправился разыскиватьлестницу на второй этаж.

* * *

Выслушав вице-консула, Цурумаки почесал переносицу. Судя погримасе, сенсационное известие его не столько поразило, сколько озадачило. Онвыругался по-японски и стал жаловаться:

– Ох уж эти аристократы… Живёт под моей крышей,занимает целый флигель, плачу ему пенсию пять тысяч в месяц, а всё мало. Дазнаю я, знаю, что он секретами и сплетнями приторговывает. Сам иногдапользуюсь, за отдельную плату. Но это уже слишком. Видно, князёк совсем вдолгах увяз. Ах! – скорбно вздохнул толстяк. – Не будь моим ондзиномего покойный отец, выгнал бы к черту. Это ведь он к моему сейфу подбирается.

Эраст Петрович был поражён такой флегматичностью.

– Меня восхищает, как японцы относятся к долгублагодарности, но, по-моему, всему есть свои г-границы.

– Ничего, – махнул Дон своей вересковойтрубкой. – Сейф ему всё равно не открыть. Для этого ключ нужен, а ключиквот он, всегда при мне.

Он достал из-за ворота рубашки цепочку, на которой виселамаленькая золотая роза с шипастым стебельком.

– Красивая вещица? Берёшь за бутончик, вставляешь, шипыпопадают в бороздки… Вот он, волшебный сезам к моей пещерке Аладдина.

Цурумаки поцеловал ключик и засунул его обратно.

– Не царапают? – спросил Фандорин. – Я прошипы.

– Царапают, ещё как. Но это боль такого свойства, чтоот неё лишь слаще живётся, – подмигнул миллионщик. – Напоминает облестящих камушках, о золотых слиточках. Можно и потерпеть.

– Вы держите золото и драгоценности дома? Но зачем?Ведь есть б-банковские хранилища.

Хозяин заулыбался, на круглых щеках появились ямочки.

– Знаю. У меня и собственный банк есть. С отличнымибронированными подвалами. Но мы, пауки-кровососы, предпочитаем не выпускатьдобычу из своей паутины. Всего наилучшего, Фандорин-сан. Спасибо за любопытнуюинформацию.

Титулярный советник откланялся, чувствуя себя несколькоуязвлённым: хотел быть спасителем, а вместо этого угодил всего лишь винформаторы. Но вышел наружу, посмотрел в сторону павильона, парившего надчёрной гладью пруда, и ощутил такой острый, такой всеохватный прилив счастья,что ерундовое огорчение немедленно забылось.

Однако «Натянутая тетива» звенела не только блаженством, ине все пущенные ею стрелы устремлялись в звёздное небо. Некая мучительнаянотка, некая ядовитая игла отравляла счастье Эраста Петровича. Ночью ему былоне до страданий, потому что любовь живёт только тем, что здесь и сейчас, новдали от О-Юми, в одиночестве, Фандорин думал лишь об одном.