Охотник на вундерваффе - Владислав Морозов

Я сплюнул и, повернувшись практически «кругом», побрел обратно мимо все тех же исполинских обломков разбитого «В-36». Да, интересные в этой «альтернативке», похоже, были дела. Действительно, потом можно и поработать здесь, ради спортивного интереса…

Когда я оказался на неровном гребне насыпи, сформированной ядерным взрывом, увидел в паре километров от меня какое-то движение. Там двигалась с востока на запад цепь неярких огоньков. Я поднял к глазам бинокль и присмотрелся.

Честно признаюсь, видно было не очень, но я все-таки сумел рассмотреть, что там, похоже, проходила автодорога, по которой в данный момент шла длинная колонна, подсвечивавшая себе путь неяркими светомаскировочными фарами. Сначала прошла пара «БТР-152» (над бортами были видны стволы «СГМ» и фигуры пулеметчиков в полушубках и ушанках), а потом длинной чередой потянулись тяжело нагруженные тентованные грузовики и бензовозы – знакомые «МАЗ-200» (или их непосредственные предшественники «ЯАЗ-200»), «ЗИС-150», «ЗИС-151», «ЗИЛ-157», «ГАЗ-51» и «ГАЗ-63». Колонна, судя по всему, была наша (во всяком случае – точно из ОВД), армейская. А значит, в этом альтернативном замесе мы тоже вполне себе по-бедили.

Немного порадовавшись за милую родину, я медленно потопал дальше. И, как я ни старался, сам момент перехода (а я ну очень хотел засечь какие-нибудь специфические эффекты, сопровождающие его) почувствовать все-таки не сумел. В какой-то момент раз – лунный свет мгновенно ушел, будто его выключили и вокруг возник знакомый придорожный лес, на который сыпался с мутного неба легкий снежок. Впереди все так же неспешно догорали подбитые танки и самоходки, одуряюще воняло горелым железом, резиной, топливом и пережаренной человечиной. На снегу на прежних местах лежали в нелепых позах все те же трупаки в гитлеровской униформе.

Сопровождаемая тусклым заревом канонада на западе продолжала грохотать, а совсем рядом чей-то очень знакомый голос орал во всю мощь легких:

– Потеряхин!!! Старшина!! Ты где?!!

Подобрав с земли «Штурмгевер» погибшего и ныне совсем исчезнувшего из этого мира фашистского прихвостня Жижемского-Гедройца (чисто автоматически проверил подобранное «штурмовое ружье» – волына оказалась в порядке, просто истеричный полячишка выпустил в меня весь магазин, как говорится, «до железки»), я двинул на этот голос. В подсвеченной неяркими пожарами красноватой темноте, возле махины подбитого «Мауса», я рассмотрел цепочку людей, категорически не похожих на немцев.

– Потеряхин!!! Старшина!! Ау!!! – повторил тот же голос.

– Здесь я!! – крикнул я в ответ. – Иду!! Не стреляйте!!!

Миновав крайние деревья, я почти бегом спустился на дорогу. Там стояло с десяток наших весьма настороженых пехотинцев в шинелях и ватниках (некоторые были в касках) с винтовками и автоматами наперевес. Похоже, ребятки боялись, что здесь мог уцелеть кто-то из недогоревших или недострелянных фрицев.

Среди серой пехоты выделялись знакомые фигуры майора Никитина (в полушубке, с биноклем и автоматом «ППШ» на груди) и Таньки Шевкопляс (тоже в ушанке и белом полушубке, с таким же, как у меня, автоматом «ППС» через плечо). Рядом стоял еще один незнакомый мне высокий офицер в новом полушубке, чьих погон я в темноте не разобрал. Интересно только – они искали персонально меня или все-таки немецкие военно-технические чудеса?

– Здравствуйте, товарищ майор! – сказал я, отдавая честь.

– Молодец, старшина, что жив! Долго жить будешь! А то пехота и самоходчики уже успели доложить, что ты, скорее всего, погиб, паникеры… Да, и спасибо тебе огромное! – прочувствованно произнес Никитин, а неизвестный высокий офицер с важным видом пожал мне руку (на его полушубке я наконец рассмотрел подполковничьи погоны).

Вслед за этим Танька Шевкопляс, похоже, искренне радуясь, что я все-таки жив, полезла обниматься. Получилось это у нее не очень главным образом из-за все еще надетой на меня инженерно-штурмовой кирасы (уже потом, снимая эту железку, я с удивлением обнаружил на ней две свежие пулевые отметины, которые даже не заметил в пылу боя), но тем не менее она все-таки расцеловала мою закопченную физиономию.

Далее я коротенько доложил Никитину про новые тяжелые немецкие танки, упомянув про то, что якобы из разговора стоявших возле «Мауса» фрицевских офицеров услышал про замок Нордлингбург. Разумеется, я цветисто наплел начальству про то, что в этом замке находится некий архив технической информации. Нашего майора эта информация, похоже, заинтересовала, и это могло помочь мне в ближайшем будущем.

Потом со стороны наших позиций явилось несколько преисполненных собственной важности саперов, которые деловито осмотрели подбитый «Маус» и обнаружили в его огромной башне и корпусной боеукладке несколько грамотно закрепленных подрывных зарядов, к которым не успели подсоединить детонаторы и бикфордовы шнуры. Поскольку и то и другое вскоре обнаружилось во время шмона в карманах лежавших прямо у этого танка убитых эсэсовцев, я, похоже, успел очень вовремя.

Потом Никитин поставил у «Мауса» часовых, а мы погрузились в «Виллис» (его Никитин притулил неподалеку, за подбитой «Пантерой») и вернулись в нашу «временную ставку», то есть во все тот же фольварк. Я разделся и умылся, но оставшуюся часть ночи был вынужден, героически борясь со сном (через пару часов я уже откровенно жалел о том, что эти эсэсовцы не пристрелили меня во время недавней перестрелки – глядишь, уже был бы дома, где лето, тепло, светло и мухи не кусают), писать при тусклом свете керосиновой лампы ручкой Никитина (кстати, у него был настоящий «паркер» с золотым пером, найденный прошлой осенью в кармане мундира убитого румынского полковника) рапорт о произошедшем накануне, попутно набросав на отдельном листке еще и примерную схему «Мауса» с указанием толщин брони, калибра орудий и прочего. Никитин, зараза такая, в своей обычной манере потребовал сделать это «архисрочно». Потом, когда рапорт был дописан, а я уже ничего не видел и не соображал, начальство наконец отстало от меня, дав поспать, и отрубился, едва нащупав задницей жесткую батрацкую койку.

Сквозь сон я слышал, как после рассвета в небе басовито гудела авиация. Похоже, погода улучшилась, и «Илы» (а, судя по звуку, это были именно они) шли на запад прямо-таки косяками. Однако разбудили меня не они. Сначала вдруг началась суматошная пальба из всех подряд зенитных калибров (я, честно говоря, не знал, что поблизости от фольварка стоят хоть какие-то наши зенитчики), за которой последовало несколько слишком громких разрывов авиабомб, сопровождавшихся каким-то особенным железным ревом и свистом.

Это окончательно разбудило меня, и я проснулся с невольно всплывшими в голове строчками известной песни из будущих времен, той «снова весь фронт раскален от огня, лупят зенитки три ночи, три дня» – «Тучи в голубом» или что-то типа того…

Встав с койки, я увидел, что никого из нашей группы во флигеле не было, а меня во время сна заботливо укрыли полушубком. Как мило…

Заодно я понял, что только бомбы только что сыпались вовсе не на наш фольварк, а куда-то ближе к вчерашней линии боевого соприкосновения. Однако сон мне уже обломали, и я приступил к умыванию (таз с водой вполне себе комнатной температуры и кусок мыла был оставлен рядом, на столе, за которым я ночью писал рапорт, сослуживцы постарались) и бритью трофейной «безопаской» с настоящими жиллетовскими лезвиями. Бриться в холодной воде было довольно мучительно, но что делать? После беготни вчерашнего дня, когда было точно не до бритья, моя физиономия отчетливо напоминала кактус. Едва я успел закончить и натянуть свежую нательную рубаху, извлеченую из вещмешка (она была мятая, но лучше это, чем ничего, – вчерашняя моя рубаха пропотела насквозь и выглядела так, словно я накануне грузил уголь), как с мороза ввалились Сигизмундыч и Татьяна. Они, ссылаясь на стоявших по соседству зенитчиков и авианаводчиков, рассказали, что с рассветом, когда погода действительно улучшилась, немцы зачем-то попытались провести аж два авианалета, причем целились они почему-то преимущественно по месту давешней баталии.